издательство shell(f)

Forwarded from far beyond the stars

травмагочи

В Берлине снимают много сериалов и кино. Я хожу в парикмахерскую прямо рядом со школой, куда ходила дочка Лидии Тар, во время беременности дважды в месяц я ходила в филармонию, где она работала и превышала свои должностные полномочия. Можно пройти по всем местам съемок sense8 или Неба над Берлином, или по все адресам Набокова. Можно найти тот самый мост над Шпрее, откуда не вернулась Альчук. А теперь все больше книг молодых русских писательниц написано в Берлине и про него. Это особая привилегия, узнавать, можно не представлять места из книги, они уже в деталях нарисованы памятью.
С Казанью так не было, всем известно, что за пределами Москвы и Питера в России ничего не происходит. Снимать там можно только беспросветную социалку, желательно про безымянные или даже анонимные города. Только недавно появились вампиры из Смоленска и секс-работницы из Кубани. Еще казанские гопники, в лучшем российском сериале всех времен, правда его тоже снимали где-то в другом месте.
Совсем недавно моя подруга Света Лукьянова написала книжку про Бугульму и Казань, часть которой происходила в знакомых мне ТЦ, на улицах, которые я помню такими, какими они в книге, а не такими какие они есть сейчас. А еще в здании школы и университета, где я тоже училась. Я знала всё про эти места. Как они пахнут, о чем там говорят и о чем молчат, сто там чувствует девушка я в своём молодом неуютном теле и почему оттуда хочется сбежать. Это невероятная удача, когда твои подруги писательницу, художницы и музыкантки, они будут делать искусство про тебя и для тебя, потому что какими разными мы бы ни были, мы вдыхали и ели одни и те же молекулы так долго, что какая-то неизменная химия и физика наших тел и умов навсегда останется идентичной. Если взять капли нашей крови, то ученые в них найдут Кольцо, Квартала, Горки, топографию берегов Волги и Казанки и меню уже закрытого Дома Чая на Баумана. I’m
Когда я читала роман Динары Расулевой Травмагочи, я чувствовала словно играла в игру Hades в режиме бессмертности, было бессовестно легко. У меня были готовые лица, интерьеры и ландшафты для этой книги про два моих города. Чувство места очень важно в этой книге. Там важны улица Даурская и Габишева, вьетнамский и колхозный рынки, которые успели сменить свой внешний вид на куда более приличный, но оставили грязные следы в моей душе.
Квартиры в книге еще важнее. В них проходит почти всё действие романа, это обыденные помещения: места жизни и места смерти. Границы квартир непроницаемы как ничто другое. В них содержатся целые языки и даже целые вселенные.
Мне представляется, что в советском союзе часть мест снаружи жилья была номинально общей, осколок ранесоветской мечты о коммунальном ( в смысле совместном) сожительстве или это был способ привезти в город чуть-чуть деревни. Хоккейные коробки среди дворов, кластеры садов и школ окруженных домами, вроде того, где учились я и Света. Представьте себе дедушек играющих в шашки или нарды, к турников, теперь представьте как места эти дичают и постепенно приходят в упадок. Чем интенсивнее хаос усиливался, тем меньше эти месте казались дружелюбными. Вместе с этим чувство контроля над внешним миром испарилось и людей в домах-се человейниках оставался один инструмент контроля над окружающих им миром — из собственная теперь квартира. Они ставили стальные двери с обивкой, делали евроремонт, вообще весь достаток выливался в их компактное жилье: в отделку балкона, плитку, линолеум и ковры. Но между своим пространством обывательского уюта и неуютным пространством города оставался ничья земля, лиминальное пространство подъезда, лестницы, лифта, пролетев и мусоропроводов. Между дверью подъезда и дверь квартиры как между двумя порталами лежал какой-то параллельный и общий для всех мир нигде. Я сама написала об этом стихотворение, и именно это пространство приходит во сне героине романа Диляре. Там происходит что-то страшное, с чем нужно столкнуться, что можно решить только смертью.

Telegram

far beyond the stars

Лифт вышел в невероятной красоты журнале Sad Girls Times с длинным комментарием про природу поэтического в афтофике и всяком таком

www.group-telegram.com/jp/publishellf.com/222

623 viewsJun 10 at 08:18

травмагочи

В Берлине снимают много сериалов и кино. Я хожу в парикмахерскую прямо рядом со школой, куда ходила дочка Лидии Тар, во время беременности дважды в месяц я ходила в филармонию, где она работала и превышала свои должностные полномочия. Можно пройти по всем местам съемок sense8 или Неба над Берлином, или по все адресам Набокова. Можно найти тот самый мост над Шпрее, откуда не вернулась Альчук. А теперь все больше книг молодых русских писательниц написано в Берлине и про него. Это особая привилегия, узнавать, можно не представлять места из книги, они уже в деталях нарисованы памятью.
С Казанью так не было, всем известно, что за пределами Москвы и Питера в России ничего не происходит. Снимать там можно только беспросветную социалку, желательно про безымянные или даже анонимные города. Только недавно появились вампиры из Смоленска и секс-работницы из Кубани. Еще казанские гопники, в лучшем российском сериале всех времен, правда его тоже снимали где-то в другом месте.
Совсем недавно моя подруга Света Лукьянова написала книжку про Бугульму и Казань, часть которой происходила в знакомых мне ТЦ, на улицах, которые я помню такими, какими они в книге, а не такими какие они есть сейчас. А еще в здании школы и университета, где я тоже училась. Я знала всё про эти места. Как они пахнут, о чем там говорят и о чем молчат, сто там чувствует девушка я в своём молодом неуютном теле и почему оттуда хочется сбежать. Это невероятная удача, когда твои подруги писательницу, художницы и музыкантки, они будут делать искусство про тебя и для тебя, потому что какими разными мы бы ни были, мы вдыхали и ели одни и те же молекулы так долго, что какая-то неизменная химия и физика наших тел и умов навсегда останется идентичной. Если взять капли нашей крови, то ученые в них найдут Кольцо, Квартала, Горки, топографию берегов Волги и Казанки и меню уже закрытого Дома Чая на Баумана. I’m
Когда я читала роман Динары Расулевой Травмагочи, я чувствовала словно играла в игру Hades в режиме бессмертности, было бессовестно легко. У меня были готовые лица, интерьеры и ландшафты для этой книги про два моих города. Чувство места очень важно в этой книге. Там важны улица Даурская и Габишева, вьетнамский и колхозный рынки, которые успели сменить свой внешний вид на куда более приличный, но оставили грязные следы в моей душе.
Квартиры в книге еще важнее. В них проходит почти всё действие романа, это обыденные помещения: места жизни и места смерти. Границы квартир непроницаемы как ничто другое. В них содержатся целые языки и даже целые вселенные.
Мне представляется, что в советском союзе часть мест снаружи жилья была номинально общей, осколок ранесоветской мечты о коммунальном ( в смысле совместном) сожительстве или это был способ привезти в город чуть-чуть деревни. Хоккейные коробки среди дворов, кластеры садов и школ окруженных домами, вроде того, где учились я и Света. Представьте себе дедушек играющих в шашки или нарды, к турников, теперь представьте как места эти дичают и постепенно приходят в упадок. Чем интенсивнее хаос усиливался, тем меньше эти месте казались дружелюбными. Вместе с этим чувство контроля над внешним миром испарилось и людей в домах-се человейниках оставался один инструмент контроля над окружающих им миром — из собственная теперь квартира. Они ставили стальные двери с обивкой, делали евроремонт, вообще весь достаток выливался в их компактное жилье: в отделку балкона, плитку, линолеум и ковры. Но между своим пространством обывательского уюта и неуютным пространством города оставался ничья земля, лиминальное пространство подъезда, лестницы, лифта, пролетев и мусоропроводов. Между дверью подъезда и дверь квартиры как между двумя порталами лежал какой-то параллельный и общий для всех мир нигде. Я сама написала об этом стихотворение, и именно это пространство приходит во сне героине романа Диляре. Там происходит что-то страшное, с чем нужно столкнуться, что можно решить только смертью.

BY издательство shell(f)