Ещё Адам Мицкевич в лекциях в Коллеж де Франс называл Россию «Азией, принявшей маску Европы» и «татарами с православным лицом». А Йозеф Геббельс писал в 1941 году: «Мы воюем не с народом, а с Ордой. Не с государством, а с юртой. Это Восток, наступающий на Европу под красным знаменем».
Эти высказывания не были маргинальными. Напротив, они воспроизводили фундаментальный европейский страх перед Востоком как носителем чуждой формы бытия. Русофобия в этом контексте— форма модернизированной монголофобии. Идея о том, что Россия— это Орда, перенесённая в XX век, позволяла Европе дистанцироваться и от Степи, и от собственной восточной истории. В этом смысле и Россия, и казахская степь в течение веков подвергались одинаковому вытеснению из Истории, трактовались как случайности или угрозы. Европоцентризм не просто исключал Восток— он дробил его, создавая иерархии внутри. Противопоставление славянина и тюрка, русского и казаха, стало частью более широкой стратегии подчинения и делегитимации.
IV. Казахоцентризм: новая рамка исторического мышления
Казахоцентризм представляет собой попытку выработать собственную историческую парадигму, не сводимую к европоцентрическим или евразийским моделям. Он исходит из признания того, что казахская степь не была ни периферией мировой истории, ни временным отклонением, а обладала устойчивыми формами политического порядка, адаптированными к особенностям ландшафта, мобилизации и социальной организации. Историческая культура казахов формировалась на базе кочевой рациональности, институтов родовой репрезентации, династического регулирования, института биев и устной правовой традиции. Система степного управления основывалась на горизонтальной легитимности, принципах справедливости как баланса интересов и признания авторитета через согласие, а не исключительно силу. Казахоцентризм не отрицает влияние внешних сил, но отстаивает право на автономную интерпретацию исторического опыта. Он не предлагает «новый универсализм», но утверждает многополярность исторического знания. Это не отказ от диалога, а выстраивание собственной точки зрения — как соразмерной, а не производной. Современное обращение к казахоцентризму продиктовано не стремлением к изоляции, а необходимостью политической субъектности в условиях глобальных трансформаций. Это прагматичная рамка, ориентированная на воспроизводство независимого исторического мышления и политической позиции, соотносящейся с национальными интересами и внутренними ресурсами. История— это не просто ретроспектива. Это механизм распределения будущего. Кто определяет, что считать разумом, прогрессом, варварством, законом— тот формирует повестку и право говорить от имени всего человечества. Европоцентризм пытался закрепить это право за собой, евразийство— оспаривало форму, но не структуру. Казахоцентризм предлагает изменить саму архитектуру исторического взгляда: не централизовать, а распредметить, не подчинить, а соотнести. Сегодня, когда однополярность рушится, и Запад утрачивает монополию на нормы, открывается возможность для формирования множественных исторических субъектов. Казахская мысль в этом контексте может выступать не как альтернатива Западу, а как независимый вектор, исходящий из собственной логики, памяти и языка. История— это не зеркало победителя, а борьба за право называться субъектом. Казахоцентризм, в этом контексте, есть предложение новой рамки исторического мышления.
Ещё Адам Мицкевич в лекциях в Коллеж де Франс называл Россию «Азией, принявшей маску Европы» и «татарами с православным лицом». А Йозеф Геббельс писал в 1941 году: «Мы воюем не с народом, а с Ордой. Не с государством, а с юртой. Это Восток, наступающий на Европу под красным знаменем».
Эти высказывания не были маргинальными. Напротив, они воспроизводили фундаментальный европейский страх перед Востоком как носителем чуждой формы бытия. Русофобия в этом контексте— форма модернизированной монголофобии. Идея о том, что Россия— это Орда, перенесённая в XX век, позволяла Европе дистанцироваться и от Степи, и от собственной восточной истории. В этом смысле и Россия, и казахская степь в течение веков подвергались одинаковому вытеснению из Истории, трактовались как случайности или угрозы. Европоцентризм не просто исключал Восток— он дробил его, создавая иерархии внутри. Противопоставление славянина и тюрка, русского и казаха, стало частью более широкой стратегии подчинения и делегитимации.
IV. Казахоцентризм: новая рамка исторического мышления
Казахоцентризм представляет собой попытку выработать собственную историческую парадигму, не сводимую к европоцентрическим или евразийским моделям. Он исходит из признания того, что казахская степь не была ни периферией мировой истории, ни временным отклонением, а обладала устойчивыми формами политического порядка, адаптированными к особенностям ландшафта, мобилизации и социальной организации. Историческая культура казахов формировалась на базе кочевой рациональности, институтов родовой репрезентации, династического регулирования, института биев и устной правовой традиции. Система степного управления основывалась на горизонтальной легитимности, принципах справедливости как баланса интересов и признания авторитета через согласие, а не исключительно силу. Казахоцентризм не отрицает влияние внешних сил, но отстаивает право на автономную интерпретацию исторического опыта. Он не предлагает «новый универсализм», но утверждает многополярность исторического знания. Это не отказ от диалога, а выстраивание собственной точки зрения — как соразмерной, а не производной. Современное обращение к казахоцентризму продиктовано не стремлением к изоляции, а необходимостью политической субъектности в условиях глобальных трансформаций. Это прагматичная рамка, ориентированная на воспроизводство независимого исторического мышления и политической позиции, соотносящейся с национальными интересами и внутренними ресурсами. История— это не просто ретроспектива. Это механизм распределения будущего. Кто определяет, что считать разумом, прогрессом, варварством, законом— тот формирует повестку и право говорить от имени всего человечества. Европоцентризм пытался закрепить это право за собой, евразийство— оспаривало форму, но не структуру. Казахоцентризм предлагает изменить саму архитектуру исторического взгляда: не централизовать, а распредметить, не подчинить, а соотнести. Сегодня, когда однополярность рушится, и Запад утрачивает монополию на нормы, открывается возможность для формирования множественных исторических субъектов. Казахская мысль в этом контексте может выступать не как альтернатива Западу, а как независимый вектор, исходящий из собственной логики, памяти и языка. История— это не зеркало победителя, а борьба за право называться субъектом. Казахоцентризм, в этом контексте, есть предложение новой рамки исторического мышления.
BY Улус Джучи
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
For example, WhatsApp restricted the number of times a user could forward something, and developed automated systems that detect and flag objectionable content. Artem Kliuchnikov and his family fled Ukraine just days before the Russian invasion. Channels are not fully encrypted, end-to-end. All communications on a Telegram channel can be seen by anyone on the channel and are also visible to Telegram. Telegram may be asked by a government to hand over the communications from a channel. Telegram has a history of standing up to Russian government requests for data, but how comfortable you are relying on that history to predict future behavior is up to you. Because Telegram has this data, it may also be stolen by hackers or leaked by an internal employee. He adds: "Telegram has become my primary news source." The original Telegram channel has expanded into a web of accounts for different locations, including specific pages made for individual Russian cities. There's also an English-language website, which states it is owned by the people who run the Telegram channels.
from us
