Почему Раскольников совершает преступление?

Потому что ему нужны деньги? Надеюсь, никто всерьез так не думает. Потому что он хотел доказать свою теорию? Да, но это не первая причина. Потому что хотел убедиться, что он — «высшая личность»? И это не первая причина.

Отвечает блаженный Августин. В «Исповеди» он рассуждает о грехах своего детства. Неужели мы склонны ко злу с самого рождения, с младенчества? Да, говорит философ, поскольку младенец жаден до ласк своей матери, а жадность есть грех. Далее Августин рассказывает о том, как воровал грушу из соседского сада. Воровал не из необходимости -- груши, причем более сладкие, росли и в саду его родителей; не из идеи кому-то что-то доказать, но:

Я же захотел совершить воровство, и я совершил его, толкаемый не бедностью или голодом, а от отвращения к справедливости и от объядения грехом. Я украл то, что у меня имелось в изобилии и притом было гораздо лучше: я хотел насладиться не тем, что стремился уворовать, а самим воровством и грехом… Пусть скажет Тебе сейчас сердце мое, зачем оно искало быть злым безо всякой цели. Причиной моей испорченности была ведь только моя испорченность. Она была гадка, и я любил ее; я любил погибель; я любил падение свое; не то, что побуждало меня к падению; самое падение свое любил я, гнусная душа, скатившаяся из крепости Твоей в погибель, ищущая желанного не путем порока, но ищущая самый порок.

Воровство груши -- суть повторение Августином первородного греха. И Еве и Адаму нужен был не сам плод с древа познания добра и зла, им нужен был грех, факт возможности ослушаться божественной воли.

Душа Раскольникова, как и всякая человеческая душа, искала греха, порока. Им двигала не сама его теория, идея — то было лишь следствием; им двигал порок, первородный грех, воспоминание о собственной ничтожности и истеричное желание эту ничтожность противопоставить абсолютности Господа -- Тому, кто является всем.

Блаженный Августин говорит, что только в Эдеме человек обладал полноценной способностью выбора между добром и злом. После грехопадения его воля прикипела ко злу — и отныне почти невероятных усилий стоит человеку возврат к благочестию; возврат, который при этом следует повторять постоянно. Покореженный первородным грехом человек, стремящийся к праведной жизни — точно Сизиф, толкающий камень в гору. Августин полагает, что человеку невозможно спастись из плена греха собственными силами; спасает только божественная благодать.

Но есть ли у этой благодати надлежащая форма? Как мы узнаем, что к нам на спасение пришел именно Бог? И ведь это совсем уж сложно принять, но Достоевский настаивает: благодать зачастую облекается в форму наказания.