Когда речь заходит о патриотизме, возникает правомерный вопрос: а каковы критерии патриотизма? Представьте Францию, 1914 год. Популярные политики Аристид Бриан и Жорж Клемансо выступают с пламенными речами и с призывами к патриотическим чувствам французов: разгромить и уничтожить Германию, снова подтвердить славу французского оружия. Патриотично? Еще бы! И в противовес им – Жан Жорес, который выступает против военного безумия, призывает остановиться, а в конце концов принимает пулю от убийцы-националиста (которого в 1919 году суд оправдал, посчитав убийство противника войны вкладом в победу). Можно ли считать патриотом Жана Жореса? В 1924 году французы уже считали, что да – он не только настоящий патриот, но и мудрый политик, в сложное время не потерявший голову, и место которого в Пантеоне.
Являлись ли патриотами Германии Герман Геринг, Эрвин Роммель или Вильгельм Кейтель? При всем том, что нацизм – это античеловеческая, людоедская практика, но эти люди (как и большая часть верхушки Рейха и Вермахта) убеждали себя и окружающих, что они служат патриотической идее Великой Германии, Тысячелетнего Рейха. А был ли патриотом Клаус Шенк фон Штауффенберг, покушавшийся на Гитлера 20 июля 1944 года? Несомненно! Он хотел спасти Германию от Гитлера, четко понимая, что служить Гитлеру и служить Германии – не тождественные понятия.
Примеров может быть очень и очень много. Вопросов – тоже. Но почему мы чаще считаем проявлением патриотизма именно некую экзальтированную форму поддержки официальной позиции властей? Почему мы не разделяем понятия «Украина» и «Зеленский»? Почему мы воспринимаем как наркотик официальный информационный суррогат, не включая критическое мышление, не стараясь мыслить рационально и спокойно, а стараясь превратиться в толпу. Один мой коллега-политолог еще год назад требовал прекратить мыслить критически. «Война – не время для критического мышления!», - безапелляционно заявлял он. Нельзя думать! Можно только воспринимать как аксиому официальные сообщения. Это – часть нашего национального Патриотического Акта.
Но ведь рано или поздно придет осознание того, что настоящий патриот – это не только тот, кто требует войны «до последнего украинца», и даже не тот, кто еще верит в «границы 1991 года». И не всегда тот, кто требует усилить мобилизацию, понизив границу призывного возраста, призвав в армию студентов и женщин. И даже не бравый ТЦКашник, устраивающий «бусификацию», чтобы выполнить план призыва. И это не обязательно ветеран, по разнарядке отправляющийся в школу, чтобы зажечь молодежь рассказами о необходимости готовиться к войне и к добровольному подписанию контракта с ВСУ. Патриотизм – это не вышиванка и не показательный переход с русского языка на украинский. Патриотизм – это не участие в захвате храма УПЦ и не поклонение Бандере. Это не только и не столько донаты на ВСУ и крики «москалів на ножі!». Настоящим патриотом может быть в первую очередь тот, кто ратует за мир и за прекращение войны. За то, чтобы сохранить генофонд нации и человеческие жизни, делая акцент на людях, а не на территориях. Человек, который бросает вызов системе, считая ее аморальной и не только антиукраинской, но и антигуманной. Человек, который хочет мыслить и анализировать, сопоставлять и делать выводы. Человек, который готов идти против течения – несмотря на последующие репрессии, буллинг и преследования. Даже если его считают «пораженцем» и «предателем национальных интересов». Но именно он задается вопросом: «А что будет дальше? Кому возрождать Украину? И украинские ли интересы сегодня защищает украинская власть?». Очень опасные вопросы – с точки зрения государства. Очень правильные вопросы – с точки зрения страны.
Да, у нас сегодня нет Штауффенбергов. Другая эпоха, другие представления о добре и зле. Но Жоресы-то могут появиться? Или общество воспринимает только одну разновидность патриотизма, а все, что выходит за его рамки, и дальше считает работой на врага?
Когда речь заходит о патриотизме, возникает правомерный вопрос: а каковы критерии патриотизма? Представьте Францию, 1914 год. Популярные политики Аристид Бриан и Жорж Клемансо выступают с пламенными речами и с призывами к патриотическим чувствам французов: разгромить и уничтожить Германию, снова подтвердить славу французского оружия. Патриотично? Еще бы! И в противовес им – Жан Жорес, который выступает против военного безумия, призывает остановиться, а в конце концов принимает пулю от убийцы-националиста (которого в 1919 году суд оправдал, посчитав убийство противника войны вкладом в победу). Можно ли считать патриотом Жана Жореса? В 1924 году французы уже считали, что да – он не только настоящий патриот, но и мудрый политик, в сложное время не потерявший голову, и место которого в Пантеоне.
Являлись ли патриотами Германии Герман Геринг, Эрвин Роммель или Вильгельм Кейтель? При всем том, что нацизм – это античеловеческая, людоедская практика, но эти люди (как и большая часть верхушки Рейха и Вермахта) убеждали себя и окружающих, что они служат патриотической идее Великой Германии, Тысячелетнего Рейха. А был ли патриотом Клаус Шенк фон Штауффенберг, покушавшийся на Гитлера 20 июля 1944 года? Несомненно! Он хотел спасти Германию от Гитлера, четко понимая, что служить Гитлеру и служить Германии – не тождественные понятия.
Примеров может быть очень и очень много. Вопросов – тоже. Но почему мы чаще считаем проявлением патриотизма именно некую экзальтированную форму поддержки официальной позиции властей? Почему мы не разделяем понятия «Украина» и «Зеленский»? Почему мы воспринимаем как наркотик официальный информационный суррогат, не включая критическое мышление, не стараясь мыслить рационально и спокойно, а стараясь превратиться в толпу. Один мой коллега-политолог еще год назад требовал прекратить мыслить критически. «Война – не время для критического мышления!», - безапелляционно заявлял он. Нельзя думать! Можно только воспринимать как аксиому официальные сообщения. Это – часть нашего национального Патриотического Акта.
Но ведь рано или поздно придет осознание того, что настоящий патриот – это не только тот, кто требует войны «до последнего украинца», и даже не тот, кто еще верит в «границы 1991 года». И не всегда тот, кто требует усилить мобилизацию, понизив границу призывного возраста, призвав в армию студентов и женщин. И даже не бравый ТЦКашник, устраивающий «бусификацию», чтобы выполнить план призыва. И это не обязательно ветеран, по разнарядке отправляющийся в школу, чтобы зажечь молодежь рассказами о необходимости готовиться к войне и к добровольному подписанию контракта с ВСУ. Патриотизм – это не вышиванка и не показательный переход с русского языка на украинский. Патриотизм – это не участие в захвате храма УПЦ и не поклонение Бандере. Это не только и не столько донаты на ВСУ и крики «москалів на ножі!». Настоящим патриотом может быть в первую очередь тот, кто ратует за мир и за прекращение войны. За то, чтобы сохранить генофонд нации и человеческие жизни, делая акцент на людях, а не на территориях. Человек, который бросает вызов системе, считая ее аморальной и не только антиукраинской, но и антигуманной. Человек, который хочет мыслить и анализировать, сопоставлять и делать выводы. Человек, который готов идти против течения – несмотря на последующие репрессии, буллинг и преследования. Даже если его считают «пораженцем» и «предателем национальных интересов». Но именно он задается вопросом: «А что будет дальше? Кому возрождать Украину? И украинские ли интересы сегодня защищает украинская власть?». Очень опасные вопросы – с точки зрения государства. Очень правильные вопросы – с точки зрения страны.
Да, у нас сегодня нет Штауффенбергов. Другая эпоха, другие представления о добре и зле. Но Жоресы-то могут появиться? Или общество воспринимает только одну разновидность патриотизма, а все, что выходит за его рамки, и дальше считает работой на врага?
BY ПАНЧЕНКО
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
These entities are reportedly operating nine Telegram channels with more than five million subscribers to whom they were making recommendations on selected listed scrips. Such recommendations induced the investors to deal in the said scrips, thereby creating artificial volume and price rise. As the war in Ukraine rages, the messaging app Telegram has emerged as the go-to place for unfiltered live war updates for both Ukrainian refugees and increasingly isolated Russians alike. Again, in contrast to Facebook, Google and Twitter, Telegram's founder Pavel Durov runs his company in relative secrecy from Dubai. The next bit isn’t clear, but Durov reportedly claimed that his resignation, dated March 21st, was an April Fools’ prank. TechCrunch implies that it was a matter of principle, but it’s hard to be clear on the wheres, whos and whys. Similarly, on April 17th, the Moscow Times quoted Durov as saying that he quit the company after being pressured to reveal account details about Ukrainians protesting the then-president Viktor Yanukovych. Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations.
from us
