НДС и инфляция: кого лечим, кого калечим

Зампред Центробанка Алексей Заботкин честно предупредил, что повышение налогов ускорит инфляцию. По его оценке, рост НДС до 22% добавит 0,6–0,7 процентного пункта к индексу потребительских цен. Это значит, что все прогнозы правительства о «умеренном влиянии» новых налогов на цены можно сразу делить на два — в лучшем случае.

На бумаге логика властей выглядит стройно: Минфин получает дополнительные 1,2 трлн рублей в 2026 году, бюджет выглядит сбалансированным, Центробанк может снизить ключевую ставку, экономика — чуть оживиться. Но этот баланс держится на предположении, что бизнес и население «проглотят» рост НДС без особых последствий.

В реальности всё сложнее. Бизнес будет перекладывать налог на потребителя — кто быстрее, кто медленнее, но процесс неизбежен. Цены в торговле и услугах не повышаются по звонку из Минфина, но и не остаются неизменными, если государство решает прибрать ещё пару процентов с оборота. Даже если часть бизнеса из страха потерять спрос «сдержит аппетиты», остальные поднимут цены, и инфляция снова окажется выше целевой.

ЦБ сейчас прогнозирует замедление инфляции с нынешних 8% до 6,8% к концу года, а затем выход на 4%. Но это прогноз до налоговой реформы. После неё показатели снова поедут вверх. Получается, что Минфин и ЦБ действуют в противофазе: первый закладывает будущий рост цен, второй пытается убедить общество, что он временный и управляемый.

Ключевой вопрос не в том, будет ли инфляция выше. Будет. Вопрос в том, насколько высокими окажутся издержки для экономики в целом. Ставка НДС, встроенная в каждую кассовую операцию, — это не просто цифра в налоговом кодексе. Это налог на доверие потребителя к завтрашнему дню. Когда он растёт, это доверие неизбежно падает.

Правительство называет повышение НДС «менее болезненной альтернативой» эмиссии и росту долга. Но для населения это очередная плата за финансовую устойчивость государства, которое не готово ни сокращать расходы, ни пересматривать приоритеты. Иными словами, бюджет выживает, но кошельки худеют.

Россия снова лечит одну болезнь, подхватывая другую. Вопрос только в том, хватит ли у экономики иммунитета пережить очередной курс такой «терапии».

Европа, которой грозят исчезновением

Власти давно превратили апокалиптику в рутинный жанр политической риторики. На этой неделе эстафету подхватил член комитета Госдумы по обороне Андрей Колесник, заявивший, что Европа может «исчезнуть с карты мира», если продолжит «играть со спичками» на границах нашей Родины. Поводом для комментария стала публикация Financial Times, где со ссылкой на источники сообщалось о расширении разведывательной помощи Украине со стороны Великобритании и о давлении США на союзников по НАТО с целью активнее включаться в эту линию поддержки.

Риторика Колесника укладывается в хорошо знакомый набор сигналов: Москва хочет убедить европейскую аудиторию, что любая помощь Киеву — это риск ядерной эскалации. Но эффект от подобных предупреждений постепенно обнуляется. Европа уже привыкла к российским угрозам: то она «замерзнет без газа», то «погрузится в хаос из-за санкций», то вот теперь «исчезнет». Ничего из этого не случилось, и вера в нашу способность реализовать свои предсказания ослабла.

Вместо того чтобы запугивать, могли бы играть на другом поле — демонстрировать способность к долгосрочной стабильности и устойчивости экономики. Но этот ресурс почти исчерпан: нефтегазовые доходы падают, санкции бьют по промышленности, а внутренняя мобилизация общества возможна лишь за счет милитаризации повседневности. Призыв депутата Колесника гражданам «по возможности пройти боевую подготовку» звучит не как ответ на угрозы НАТО, а как признак постепенной трансформации российской жизни в военный лагерь.

Европа, как показывает практика последних лет, исчезать не собирается: напротив, ее единство укрепилось на фоне конфликта. Но для российской политической системы страшилки о «конце Европы» остаются удобным способом объяснять нам, простым смертным, необходимость новых жертв, сокращений и мобилизации. В этом смысле исчезновение реальности из публичного дискурса в России происходит куда быстрее, чем обещанный крах Евросоюза.

Европа против «теневого флота»: новый фронт в санкционной войне

Инцидент с танкером Boracay, задержанным французскими военными у берегов Франции, может стать поворотной точкой в противостоянии Европы с российским «теневым флотом». Если раньше европейские правительства ограничивались дипломатическим давлением и страховыми санкциями, то теперь они, похоже, переходят к физическим действиям против судов, которые, по их мнению, нарушают нефтяное эмбарго.

Boracay шел из России в Индию под флагом Бенина — типичный пример судна из «серой зоны» глобального судоходства. Таких танкеров, по разным оценкам, уже более тысячи. Они работают вне крупных страховых и сертификационных систем, избегая западного контроля. В нормальной ситуации это просто коммерческий риск, но в контексте санкций — инструмент обхода ограничений, от которого Москва теперь зависит критически.

Действия Франции — рейд военных, арест судна и расследование прокуратуры — показывают, что ЕС тестирует новую, куда более агрессивную стратегию. И делает это на грани международного права. Формально французские власти действуют под предлогом «неясной юрисдикции судна» — мол, экипаж не смог подтвердить флаг. Но по сути это уже вмешательство в сферу, где компетенция принадлежит исключительно государству флага, пусть даже это «удобный» флаг маленькой африканской страны.

В основе этой стратегии — не сила, а влияние. Европа активно убеждает страны, предоставляющие «удобные» флаги, отзывать регистрацию у судов, подозреваемых в перевозке российской нефти. Это создаёт новую правовую реальность: судно оказывается буквально вне закона, не принадлежа ни одному государству, и тогда европейские военные могут его задерживать без формальных нарушений морского права.

Такая модель рискованна, но эффективна. Европа не может напрямую останавливать российскую нефть, и потому бьёт по инфраструктуре обхода — по флоту, страховке и флагам. При этом она создаёт юридический прецедент, который в будущем может применяться и против других участников рынка — от Ирана до Китая.

Москва пока реагирует сдержанно, ограничиваясь риторикой о «пиратстве». Однако если такие инциденты участятся, Россия может попытаться использовать площадки вроде Международной морской организации (IMO), чтобы обвинить Запад в нарушении свободы судоходства. Проблема в том, что для большинства стран глобального Юга, где регистрируется «теневой флот», участие в таких спорах экономически невыгодно: европейские санкции для них гораздо страшнее, чем российское недовольство.

Так Европа, действуя в серой зоне права, превращает санкционное давление в инструмент стратегического принуждения. И если этот механизм заработает, «теневой флот» рискует стать не спасением, а ахиллесовой пятой российской нефтяной экономики.

📌 Еженедельный дайджест Telegram-повестки, составленный «Распутицей» совместно со Skurlatov.ru

— Партия Санду получает 50,20% голосов после обработки 100% протоколов: Полилог. Экспертиза, Друид, Тайная канцелярия, КАРНАУХОВ, Алексей Ярошенко | Позиция, Скурлатов live, Православное Сопротивление Великой, Малой и Белой Руси;

— ЕС пригласил Украину присоединиться к проекту «стены дронов»: Темник, Псковская Лента Новостей, Пятилетка, Сибиряк, РУССТРАТ, Е-коммерсЪ, Зона особого внимания;

— Госдуме рекомендовали принять поправки о лишении гражданства за уклонение от воинского учета: Юрий Баранчик, Неверный путь, Мастер пера, КРЫМИНФОРУМ🇿 🇴 🇻, Россия — не Европа! Буренков;

— Делегация погранслужбы США прибыла в Армению: Азиатский Экспресс, Бульдоги под ковром, Международный стратег 🇷🇺, МЕЛЬНИЦА, Записки армянского офицера, Тенденции эпохи, Поднять Перископ!, Вашингтонский обком;

— Европа изучает возможность расширения воздушного щита до Киева: Русский Демиург, Сценарий по ходу пьесы, Что делать?, Мадам Секретарь, Теле Стрим, Плавильный котел, Шо, опять?, Донбасский Кейс, Честные Новости;

— В Евросоюзе боятся победы Бабиша на выборах в Чехии из-за Украины: Пауки в банке, Инсайды и инсайты, Железный занавес, Тайны Ленинградского двора ZVO, Россия в глобальной политике, Украина не Россия;

— США предоставят Киеву разведданные для ударов вглубь РФ: СТРАТАГЕМА [ПРО] РЕЗОНАНС, Новый век, Светлана Пикта, Нетленка, Православная политика, Елена Панина, Новости сегодня, Кремлевский мамковед;

— Белград сохраняет курс на скорейшее вступление в ЕС: Zаписки традиционалиста, Ритейл и деньги, Московская прачечная, Разумная Россия, Адский e-comm и ритейл, kavkaz_leakbez, Политический Агрегатор.

Ну что, опять «палестинцы» из Центральной Азии, опять «самостоятельно» решили устроить теракты — и опять ровно в тот момент, когда на Западе дружно обсуждают «российский антисемитизм» и «нестабильность на Кавказе».

Сценарий пишется явно не в Душанбе и не в Бишкеке. Центральная Азия всё чаще превращается в удобный плацдарм для чужих игр против России — через неё проходят деньги, кураторы, «мотивированные» исполнители. Кто-то очень хочет, чтобы у нас загорелось не только на границах, но и внутри страны.

Очень скоро, уверена, выяснится, что где-то в переписке этих «борцов за Палестину» всплывёт украинский IP, телеграм-куратор с американским акцентом и пара донатов в биткоине из Варшавы.

Как говорится, ждём украинский след — он, как всегда, не опаздывает.

Дроны над Европой и демоническая поэзия Дмитрия Медведева

Дмитрий Медведев снова пишет как человек, которому тесно в пределах жанра «зампред Совбеза». Его посты — не столько аналитика, сколько политическая лирика в духе постапокалиптической фантазии. На этот раз — о дронах, замеченных над европейскими городами. Тема могла бы быть скучной, если бы не узнаваемый медведевский стиль — смесь конспирологической справки и темного стендапа.

Пять версий, предложенных им, выглядят как маленькая энциклопедия современной российской геополитической мифологии.

Первая — «провокации бандеровцев». Это почти рефлекс: любое непонятное событие в мире объясняется действиями «украинских нацистов».

Вторая — «деятельность пророссийского подполья», в которой сам Медведев не верит, но с удовольствием напоминает о его существовании: «наши агенты и кроты ждут команды». Реплика звучит скорее как репризный номер, чем как разведсводка.

Третья — «тестирование систем ПВО». Единственная версия, хоть как-то связанная с реальностью, но и она теряется в общем хоре фраз, рассчитанных на внутреннюю публику.

Четвёртая — «местные охламоны». Тут Медведев почти шутит, ирония сквозит даже в структуре фразы: вроде бы «не мы», но если бы даже «мы» — всё равно забавно.

Пятая, наконец, — «прямой засыл дронов из России». Её Медведев откладывает на высший уровень — «Путин уже сказал, добавить нечего». Это иерархическая скромность, замешанная на цифровом фатализме.

Но главное — не версии, а тон. В заключении поста Медведев сбрасывает остатки государственного веса и переходит в режим цифрового апокалипсиса: «Чтобы боялись и тряслись, как тупые животные…» Это не риторика государственного деятеля, даже не тролля. Это голос персонажа, который существует только в пространстве аффекта, где страх и ненависть становятся самоцелью.

Медведев давно перестал быть политиком в привычном смысле. Он стал медиажанром — гибридом телеграмного стендапа и позднесоветской сатиры на капитализм. Его публикации не объясняют и не управляют: они маркируют идеологическую территорию, где «мы» — носители знания, а «они» — животные, обречённые на «мучительный конец».

В этом и заключается новая функция Дмитрия Анатольевича — быть эмоциональным переводчиком войны на язык внутреннего потребления. В то время как официальные лица в Москве всё чаще пытаются говорить прагматично, он остается каналом прямого аффекта, государственным глашатаем ненависти.

Дроны, возможно, и летают над Европой. Но гораздо опаснее — те, что летают в головах. И по уровню заряда Медведев пока уверенно держит первое место среди всех российских БПЛА — боевых пропагандистских летательных аппаратов.

Аборт, демон и муляж: как Россия строит новую демографию

Мы, друзья, в 2025 году боремся, по сути, не с депопуляцией, а с автономией человека. И в этой борьбе государство и церковь, кажется, добились первого реального успеха: женщину снова научили бояться

В России, где средняя продолжительность жизни мужчин стабильно не дотягивает до пенсионного возраста, а экономика — до стадии «развитой», снова решили, что проблема не в бедности, не в дороговизне жилья, не в войне, а в женщинах, которые слишком свободны.
Новая волна антиибортистской активности, прикрытая благими словами о «демографии» и «ценности жизни», на деле выглядит как государственно-церковный квест по стиранию личного выбора из общественного пространства.

РПЦ отчиталась: частные клиники в 76 регионах «нарушают законодательство», потому что не соблюдают «сроки тишины» и «рекламируют аборты». Цифра впечатляющая — 85% всех обследованных учреждений. Добровольцы направили 732 обращения в Генпрокуратуру и МВД, как будто речь идёт не о медицинской услуге, а о контрабанде оружия.
Впрочем, с точки зрения официальной идеологии — так оно и есть: женщина, решившая не рожать, рассматривается как угроза государственной безопасности.

Параллельно губернатор Вологодской области гордо рапортует: «всего один аборт за месяц» — и добавляет: «эффективность 100%». Это, если вдуматься, формула для будущего политического пиара: не важно, сколько детей родилось, важно, сколько не было уничтожено.
По этой логике, чем больше принуждения, тем «успешнее» демографическая программа.

Всё это происходит на фоне высказываний представителей духовенства, которые давно перестали отличаться от конспирологических форумов. Схиигумен Гавриил объясняет трансгендерность «демонами в утробе», а гинекологов — «палачами».
Речь идёт не просто о богословском экстремизме, а о легитимации насилия над реальностью — когда медицинская профессия, половое воспитание и контрацепция превращаются в проявления сатанизма.

Эта риторика идеальна для новой России: она одновременно мифологична и управляемо-популистская. Когда реальные проблемы — бедность, алкоголизм, дефицит жилья, вымирание регионов — не решаются, власть и церковь создают символического врага.
«Демон» здесь — просто метафора женщины, которая решает за себя.

Тем временем в Екатеринбурге активистка, представляющая движение «Женщины за жизнь», устраивает инспекции женских консультаций. Сценарий — в духе TikTok-реалити: «я беременна и сомневаюсь», затем — скрытая камера, обличение врачей, которые объясняют контрацепцию.
На стене — плакат о стерилизации как методе профилактики абортов? Его рвут и топчут. В финале — наклейка: «Здесь работают над улучшениями».

Это не просто эпизод антиибортистской кампании — это культурная модель. Россия медленно, но целенаправленно движется к формату, где женщина обязана быть беременной, государство — наблюдателем, церковь — надзирателем, а общество — аплодирующей массой.

В Татарстане, Вологодской области и Подмосковье решили пойти дальше — в кабинетах доабортного консультирования теперь будут стоять пластиковые руки с эмбрионом.
Муляж стоит 3,5 тысячи рублей, но при этом, утверждают организаторы, «7 из 10 женщин, взявших его в руки, решают рожать». Возможно, статистика столь же достоверна, как и «85% нарушений» у частных клиник, но образ — идеальный: вместо реальной поддержки материнства — сувенир из пластмассы.

Россия сегодня переживает редкий случай обратной модернизации — когда государство, вместо того чтобы учиться у мира, решает научить мир собственной архаике. И делает это с бюрократической последовательностью и религиозным пылом.
Демография превращается в теологию, а репродуктивная медицина — в политический ритуал.

Всё это может сработать на уровне статистики: абортов, вероятно, станет меньше — просто потому, что их перестанут фиксировать официально.
Но на уровне общества результат будет противоположным: там, где страх заменяет выбор, рождаются не дети, а новые поколения людей, уверенных, что свобода — это грех.

Как же все восхитительно просто в нашей великой стране, что касается государственного гения — и как всегда, гениально примитивно.

Господин Цивилев, несомненно, решил соединить несовместимое — военную доблесть с цифровыми технологиями, а опыт освобождения Донбаса — с администрированием серверов «Газпром Нефти».

Где-то в подкорке этой идеи живёт старый советский архетип: если не хватает инженеров — поставим танкистов, если не хватает хирургов — дадим им фронтовика с бинтом. Главное — чтобы человек «прошёл школу жизни», желательно с автоматом.

И как же это всё изящно в своей циничной простоте:
– Айтишники, которые думали мозгами, — сбежали.
– Оставшиеся — должны думать, но уже в приказом порядке.

Ведь как сказал классик — всё гениальное просто, а у нас — всё простое обязательно гениально, если оно ещё и патриотично.

Потому что где ещё министр энергетики будет решать судьбу IT-отрасли, рассуждая о «новых технологиях войны» как о хакатоне в окопах?

Кстати, логично и по-философски: сначала страну загнали в прошлое, теперь пытаются построить будущее из тех, кто выжил.

Пластилин истории: переименование станиц как лакмус власти

То, что начиналось как рутинная бюрократическая процедура — переименование трёх населённых пунктов в Чечне, — за несколько дней превратилось в политический тест на прочность символов, границы компетенций и смысл исторической памяти в современной России.

Формально речь идёт о приведении топонимов в «соответствие с нормами»: Серноводское, Шелковская и Наурская предлагается переименовать в Серноводск, Терек и Невру. Но за формальностью — эмоции, а за эмоциями — механика власти.

Федеральное агентство по делам национальностей, обычно не склонное к публичным комментариям, в лице Игоря Баринова поспешило подчеркнуть: «мы не были вовлечены» и «не время». Эта аккуратная дистанция важнее любых формулировок. Она показывает, что не все процессы на местах контролируются из Москвы, а часть «символической повестки» развивается спонтанно. Это, впрочем, не делает ситуацию менее политической — напротив, подчеркивает, что управление символами в России становится распределённым.

Настоящий конфликт запустил не Баринов, а генерал-полковник Владимир Шаманов. Его фраза о «вышвыривании русскоязычного населения» вывела тему из зоны историко-лингвистической и поместила в морально-политическую. После волны критики Шаманов заявил, что остаётся при своём мнении. Для нынешней российской политики это не просто упрямство, а демонстрация стиля: неизменность позиции как форма символической стойкости.

Ответ из Грозного не заставил себя ждать. Рамзан Кадыров, как всегда, предпочёл не административные формулы, а прямые образы: «трибунал» и «передовая». Его комментарий — не импровизация, а рабочая модель коммуникации с федеральным центром: эмоциональное давление плюс апелляция к военной и моральной риторике. В российской медиасистеме такой язык до сих пор универсален.

На первый взгляд, спор о названиях — вопрос второстепенный. На деле — это тест на то, кто определяет контуры допустимого: бюрократия, регион, парламент или медиа. История в России давно превратилась в материал, из которого лепят нужный контекст. Проблема не в том, что её используют, а в том, что её используют бессистемно — в зависимости от региона, момента и уровня лояльности.

Когда власть с лёгкостью закрывает глаза на символические ревизии там, где удобно, и с той же лёгкостью осуждает их там, где выгодно, аргумент «ради единства» теряет смысл. Это не борьба за память — это конкуренция за право трактовать прошлое.

Дальнейшие сценарии предсказуемы. Первый — затухание: стороны обменяются заявлениями, и вопрос растворится в повестке. Второй — эскалация: переименование превратится в символ «дерусификации» и «защиты истории», удобный для внутриполитических игр. В любом случае выигрывает тот, кто способен конвертировать символ в материальную повестку — инфраструктуру, программы, гарантии. Остальные останутся в новостях.

Практический вывод прост: если власть действительно хочет снизить градус подобных конфликтов, нужно не призывать к сдержанности, а создать прозрачные процедуры. Историко-культурные экспертизы, общественные слушания, чёткие критерии. Без этого топонимика будет и дальше жить по законам медиаполитики: кто громче — тот и прав.

Главная ирония происходящего в том, что в стране, где улицы и площади десятилетиями меняли имена вслед за поворотами курса, сегодня с прежним пафосом обсуждают смену вывесок. Но в политике даже косметика имеет значение: сначала переименовывают, потом переписывают.

Если история — это инструмент, то стоит честно признать: инструментом владеет не историк, а пиарщик.

Угроза с воздуха. Проблематика дронов, как важнейший составляющей современной войны все больше привлекает к себе внимания. Практически всю прошедшую неделю европейцы шельмовали Москву за необычные, провокационные полеты российских БПЛА над странами ЕС. Песков в этом контексте назвал ситуацию странной, а обвинения РФ в эскалации и запугивании и необоснованными.

Наиболее враждебную позицию по отношении к России занял канцлер Германии Мерц, который уже окрестил российские активности в небе Европы более опасными, чем в годы «холодной войны».

Нужно связать усиливающиеся выпады в адрес России по части дронов, как довольно дешевый способ мобилизовать европейцев на противодействие военной политике Путина, а также с целью геополитического отбрасывания России.

К примеру, слухи о запуске дронов российскими спецслужбами с танкеров в Балтийском море стали предлогом для усиления борьбы с российским «теневым флотом». Чувствуется, что есть некое соглашение между нефтяниками Трампа и европейцами по блокировки датских проливов для российских судов, везущих нефть в Китай и Индию.

Помимо военной угрозы от российского торгового флота на Западе запущена медиа-компания о том, как российские нефтяные танкеры сбрасывают нефть у берегов европейских стран и убивают экологию. Любое нефтяное пятно в море теперь будут приписывать России, что дает возможность накладывать драконовские штрафы даже на легальные российские суда. Таким образом, реализуется курс на уничтожение энергетической мощи России и истощения ее финансов. Иными словами готовятся экономические условия для сворачивания СВО.

Из Москвы в странах ЕС лепят образ страны, которая угрожает безопасности континента; делают злодейку, которая реализует экоцид Европы своей токсичной нефтью. В итоге иметь любые связи с российской энергетикой отныне просто дно!

Есть еще один важный аспект раскрутки темы российской угрозы с воздуха: создание бесподобной зоны над той частью Украины, которая сопредельная государствам-членам ЕС. Именно из-за этого ВС РФ совершили на выходных мощнейший ракетный удар по городам Западной Украины, так сказать на опережение.

Но враг также не остается в долгу. В ответ за атаку по Львову в прошедшую ночь по РФ были выпущен 251 украинский дрон, оные атаковали объекты, связанные с обеспечением российской армии, особенно топливом, а также энергетические объекты в Белгородской области, где десятки тысяч абонентов остались без света. Нечто похожее происходит и в Брянской области. Наше небо по прежнему дырявое, а значит перманентная воздушная тревога – будни воюющей России, теперь уже фактически всей, а не только приграничья.

Когда чиновники говорят, что дефицита бензина нет, а граждане стоят у заправок с лимитом «30 литров в руки», — это не просто когнитивный диссонанс, это стиль управления. В российской бюрократической традиции дефицит существует только тогда, когда он мешает начальству ехать на работу.

Ограничение продаж топлива — не экономическая мера, а символическая: власть показывает, что она всё ещё способна «регулировать». На деле же регулируется не рынок, а восприятие — чтобы люди думали, будто это временно.

Но если дефицита нет, зачем тогда ограничения? Ответ прост: потому что система, где решения принимаются вручную и в панике, не умеет работать иначе. Российское государство живёт в режиме вечной «стабилизации», только теперь стабилизирует не цены, а собственную нервную систему.

Каждый новый кризис — топливный, продовольственный или валютный — обнажает одну и ту же закономерность: вместо долгосрочной политики — плакат на заправке, вместо стратегии — объявление маркером «не более 30 литров».