Ради иллюстрации, хочу противопоставить "науку" и "инженерное дело" так: науку в практическом эксперименте интересует исключительно возможность, продемонстрированная любой ценой; инженер же всегда мыслит компромиссом, он знает, что всё происходит лишь с определенной вероятностью, и его главная задача – экономия надежности, правильное распределение капитала, разделение функций механизма на важные и второстепенные, чтобы сэкономить на вторых и стабилизировать первые.
Мне кажется, это разделение иллюстрирует изменение и в духе времени. Утопии любой ценой, разного рода великие труды, вообще романтический индивидуализм отдельного достижения кажутся чем-то странным и устаревшим; вопросы теперь стоят о процессах, и о процессах процессов, повторяющихся, вероятностных, и экономически целесообразных. Самостоятельных объектов больше нет, а есть только процессы их экономного производства, циклы обратной связи их развития и улучшения.
Определяющие этот век открытия в машинном обучении – достижения именно инженерного дела. "Гениальная идея", стоящая за открытиями компании OpenAI, состоит вовсе не в какой-то новой концепции, но в предположении, что, по сути просто увеличивая размер модели, можно ожидать, что новые функции будут появляться сами. Это не очень легко, но это инженерный вопрос, вопрос капитала и надежности конструкций – и как от этого вернуться к "науке", по крайней мере в ее романтическом смысле ("любой ценой"), не очень понятно.
Мир этих нейросеток – это мир компромиссов, где любой текст и любая картинка были созданы приближенно, любая задача решается с определенной вероятностью, с определенной приближенностью, и эта вероятность определяется лишь экономией. Это странная экономия: она компрометирует не количество вещей, и даже не совсем их качество, но некую их объектность, которую до ИИ даже трудно было поставить под вопрос.
"Наука" остается в рассуждениях всяких рационалистов и эффективных альтруистов (которые этот мир собственно и строят) как какой-то утраченный фетиш, сводящийся к байесовскому анализу каких-то совершенно случайных, лишенных системы гипотез – это не наука, а этическая и эпистемологическая инженерия.
Такие вот у нас времена, и можно легко продолжить спекулировать о том, как это все выглядит в культуре. Поэтому я занимаюсь "философией компромисса", и стыжусь, что вайб у всего этого какой-то слишком инженерный. Но это просто вся обычная философия сейчас неправильная и неадекватная времени, а моя самая правильная и адекватная.
Ради иллюстрации, хочу противопоставить "науку" и "инженерное дело" так: науку в практическом эксперименте интересует исключительно возможность, продемонстрированная любой ценой; инженер же всегда мыслит компромиссом, он знает, что всё происходит лишь с определенной вероятностью, и его главная задача – экономия надежности, правильное распределение капитала, разделение функций механизма на важные и второстепенные, чтобы сэкономить на вторых и стабилизировать первые.
Мне кажется, это разделение иллюстрирует изменение и в духе времени. Утопии любой ценой, разного рода великие труды, вообще романтический индивидуализм отдельного достижения кажутся чем-то странным и устаревшим; вопросы теперь стоят о процессах, и о процессах процессов, повторяющихся, вероятностных, и экономически целесообразных. Самостоятельных объектов больше нет, а есть только процессы их экономного производства, циклы обратной связи их развития и улучшения.
Определяющие этот век открытия в машинном обучении – достижения именно инженерного дела. "Гениальная идея", стоящая за открытиями компании OpenAI, состоит вовсе не в какой-то новой концепции, но в предположении, что, по сути просто увеличивая размер модели, можно ожидать, что новые функции будут появляться сами. Это не очень легко, но это инженерный вопрос, вопрос капитала и надежности конструкций – и как от этого вернуться к "науке", по крайней мере в ее романтическом смысле ("любой ценой"), не очень понятно.
Мир этих нейросеток – это мир компромиссов, где любой текст и любая картинка были созданы приближенно, любая задача решается с определенной вероятностью, с определенной приближенностью, и эта вероятность определяется лишь экономией. Это странная экономия: она компрометирует не количество вещей, и даже не совсем их качество, но некую их объектность, которую до ИИ даже трудно было поставить под вопрос.
"Наука" остается в рассуждениях всяких рационалистов и эффективных альтруистов (которые этот мир собственно и строят) как какой-то утраченный фетиш, сводящийся к байесовскому анализу каких-то совершенно случайных, лишенных системы гипотез – это не наука, а этическая и эпистемологическая инженерия.
Такие вот у нас времена, и можно легко продолжить спекулировать о том, как это все выглядит в культуре. Поэтому я занимаюсь "философией компромисса", и стыжусь, что вайб у всего этого какой-то слишком инженерный. Но это просто вся обычная философия сейчас неправильная и неадекватная времени, а моя самая правильная и адекватная.
BY roguelike theory
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
"Someone posing as a Ukrainian citizen just joins the chat and starts spreading misinformation, or gathers data, like the location of shelters," Tsekhanovska said, noting how false messages have urged Ukrainians to turn off their phones at a specific time of night, citing cybersafety. A Russian Telegram channel with over 700,000 followers is spreading disinformation about Russia's invasion of Ukraine under the guise of providing "objective information" and fact-checking fake news. Its influence extends beyond the platform, with major Russian publications, government officials, and journalists citing the page's posts. "He has kind of an old-school cyber-libertarian world view where technology is there to set you free," Maréchal said. For Oleksandra Tsekhanovska, head of the Hybrid Warfare Analytical Group at the Kyiv-based Ukraine Crisis Media Center, the effects are both near- and far-reaching. On February 27th, Durov posted that Channels were becoming a source of unverified information and that the company lacks the ability to check on their veracity. He urged users to be mistrustful of the things shared on Channels, and initially threatened to block the feature in the countries involved for the length of the war, saying that he didn’t want Telegram to be used to aggravate conflict or incite ethnic hatred. He did, however, walk back this plan when it became clear that they had also become a vital communications tool for Ukrainian officials and citizens to help coordinate their resistance and evacuations.
from us
