Предатель или герой? Продолжаем разговор с дезертиром.
Напоминаем: А. — Анастасия Шевченко, участница Антивоенного комитета России Д. — Дезертир, имя изменено по его просьбе и из соображений безопасности.
Вот вторая часть беседы с человеком, который отказался участвовать в войне.
⸻
А. — Слушай, много говорят о том, что люди в армии лишены субъектности, они просто выполняют приказы. На все мои вопросы российские военнопленные отвечают: «Как приказали, я так и делал. Что скажет власть, так и будет». В таком духе снимают с себя ответственность. А должна ли вообще быть ответственность у военнослужащего Российской Федерации?
Д. — Конечно, должны нести ответственность. Если бы они все разом побежали, то сделали бы верное решение. Или развернули просто стволы. Но они этого не делают. То есть, я думал, что, если у меня не получится всё-таки дезертировать, то я кого-нибудь из командования уничтожу, либо гранату кину. Я понимаю, что меня просто убьют. Лучше я тогда кого-то заберу с собой.
А. — Такая степень отчаяния?
Д. — Конечно. Мало того, что на меня постоянно давили насчёт контракта, за меня два раза подписывали контракт. Я уехал из-за того, что за меня подписали рапорт о том, что я очень сильно хочу на войну, когда я был в госпитале. Я рад, что так получилось, что я сохранил жизнь кому-то из украинцев и, в первую очередь, себе.
А. — Поговорим про твоё место службы — РВСН, Ракетные войска стратегического назначения. Ракеты летят в Украину и попадают в жилые дома в том числе. В РВСН служат узкие специалисты, которых принято считать элитой. Почему ракетчиков отправляют в штурмовые батальоны? Ведь они гораздо полезнее режиму, находясь в своих частях, нет?
Д. — Просто нужно любыми средствами достать людей. Тот человек, который служит в армии, — его легче всего найти. Подписывал контракт? Вот давай иди и воюй.
А. — Ну то есть не хватает людей на фронте?
Д. — Конечно, конечно, голод с таким расходом людей. Их всегда будет мало. И для государства, чем их больше, тем лучше.
А. — Терял друзей на фронте?
Д. — Ну у меня одногруппник погиб. Не скажу, что прям терял, но очень много раненых.
А. — А что дальше с ранеными? Какова их судьба?
Д. — Их возвращают. С нашей части кого-то отправили в разведку, кого-то склады охранять, кого-то ремонтировать технику. Им, по большому счёту, повезло. Я думаю, это будет усугубляться, и будут отправлять воевать снова. Уже отправляли в артиллерию и в штурмовые подразделения. Не знаю, что стало с теми людьми. Я ни с кем из них не общаюсь. Начинаю жизнь с чистого листа.
А. — Вообще какой ценой тебе далось это дезертирство? Какую роль сыграл проект «Идите лесом»?
Д. — Ну слушай, «Идите лесом» дали мне алгоритм действий, которому я следовал, и всё у меня получилось. Самое важное было решиться. Если бы не было приказа об отправке меня в штурмовой батальон, если бы меня уволили, я бы не уехал из России. Я бы ещё на полгода–год остался. Открытой-то мобилизации нет в России. Она как бы действует, но открыто её нет. Дезертировать было сложным решением, но необходимым. Все способы уволиться законным способом я использовал. Фишка в том, что не по правилам играть начало раньше командование. А я стал играть не по правилам только в самом конце.
Предатель или герой? Продолжаем разговор с дезертиром.
Напоминаем: А. — Анастасия Шевченко, участница Антивоенного комитета России Д. — Дезертир, имя изменено по его просьбе и из соображений безопасности.
Вот вторая часть беседы с человеком, который отказался участвовать в войне.
⸻
А. — Слушай, много говорят о том, что люди в армии лишены субъектности, они просто выполняют приказы. На все мои вопросы российские военнопленные отвечают: «Как приказали, я так и делал. Что скажет власть, так и будет». В таком духе снимают с себя ответственность. А должна ли вообще быть ответственность у военнослужащего Российской Федерации?
Д. — Конечно, должны нести ответственность. Если бы они все разом побежали, то сделали бы верное решение. Или развернули просто стволы. Но они этого не делают. То есть, я думал, что, если у меня не получится всё-таки дезертировать, то я кого-нибудь из командования уничтожу, либо гранату кину. Я понимаю, что меня просто убьют. Лучше я тогда кого-то заберу с собой.
А. — Такая степень отчаяния?
Д. — Конечно. Мало того, что на меня постоянно давили насчёт контракта, за меня два раза подписывали контракт. Я уехал из-за того, что за меня подписали рапорт о том, что я очень сильно хочу на войну, когда я был в госпитале. Я рад, что так получилось, что я сохранил жизнь кому-то из украинцев и, в первую очередь, себе.
А. — Поговорим про твоё место службы — РВСН, Ракетные войска стратегического назначения. Ракеты летят в Украину и попадают в жилые дома в том числе. В РВСН служат узкие специалисты, которых принято считать элитой. Почему ракетчиков отправляют в штурмовые батальоны? Ведь они гораздо полезнее режиму, находясь в своих частях, нет?
Д. — Просто нужно любыми средствами достать людей. Тот человек, который служит в армии, — его легче всего найти. Подписывал контракт? Вот давай иди и воюй.
А. — Ну то есть не хватает людей на фронте?
Д. — Конечно, конечно, голод с таким расходом людей. Их всегда будет мало. И для государства, чем их больше, тем лучше.
А. — Терял друзей на фронте?
Д. — Ну у меня одногруппник погиб. Не скажу, что прям терял, но очень много раненых.
А. — А что дальше с ранеными? Какова их судьба?
Д. — Их возвращают. С нашей части кого-то отправили в разведку, кого-то склады охранять, кого-то ремонтировать технику. Им, по большому счёту, повезло. Я думаю, это будет усугубляться, и будут отправлять воевать снова. Уже отправляли в артиллерию и в штурмовые подразделения. Не знаю, что стало с теми людьми. Я ни с кем из них не общаюсь. Начинаю жизнь с чистого листа.
А. — Вообще какой ценой тебе далось это дезертирство? Какую роль сыграл проект «Идите лесом»?
Д. — Ну слушай, «Идите лесом» дали мне алгоритм действий, которому я следовал, и всё у меня получилось. Самое важное было решиться. Если бы не было приказа об отправке меня в штурмовой батальон, если бы меня уволили, я бы не уехал из России. Я бы ещё на полгода–год остался. Открытой-то мобилизации нет в России. Она как бы действует, но открыто её нет. Дезертировать было сложным решением, но необходимым. Все способы уволиться законным способом я использовал. Фишка в том, что не по правилам играть начало раньше командование. А я стал играть не по правилам только в самом конце.
Часть 2/3
#дезертир #нетвойне
BY Антивоенный Комитет России
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Overall, extreme levels of fear in the market seems to have morphed into something more resembling concern. For example, the Cboe Volatility Index fell from its 2022 peak of 36, which it hit Monday, to around 30 on Friday, a sign of easing tensions. Meanwhile, while the price of WTI crude oil slipped from Sunday’s multiyear high $130 of barrel to $109 a pop. Markets have been expecting heavy restrictions on Russian oil, some of which the U.S. has already imposed, and that would reduce the global supply and bring about even more burdensome inflation. In the United States, Telegram's lower public profile has helped it mostly avoid high level scrutiny from Congress, but it has not gone unnoticed. This provided opportunity to their linked entities to offload their shares at higher prices and make significant profits at the cost of unsuspecting retail investors. And indeed, volatility has been a hallmark of the market environment so far in 2022, with the S&P 500 still down more than 10% for the year-to-date after first sliding into a correction last month. The CBOE Volatility Index, or VIX, has held at a lofty level of more than 30. As the war in Ukraine rages, the messaging app Telegram has emerged as the go-to place for unfiltered live war updates for both Ukrainian refugees and increasingly isolated Russians alike.
from sa
