пограничное письмо | аня кузнецова

Пока пишу магистерскую, хочу рассказать о лагерных воспоминаниях Хавы Волович. Ее «Повесть без названия» — пока что самый впечатляющий текст о ГУЛАГе, который мне доводилось читать.

Повесть охватывает не только лагерные годы Волович, повествование начинается с ее детства в Украине. Это общее место литературы травмы: «биография и идентичность оказываются невозможными вне истории о пережитой травме» (С. Ушакин, «Травмапункты»). Нарратив о лагере связан с нарративом о голоде и погромах в Украине, Волович вводит в текст личные истории, перемежая их с размышлениями о причинах происходящего. Обвиняя Сталина и совесткую политическую элиту, Волович не отказывается от тех идей коммунизма, за которые боролась ее мать, раздавая агитационные листовки накануне Февральской революции. Это контрастирует с Е. Гинзбург, которая и слышать ничего не хотела о коммунизме, выйдя из ГУЛАГа. У Волович иной взгляд — вот, например, что она пишет о лагерном труде: «Одно из тягчайших преступлений так называемой воспитательной системы — это превращение самого главного, самого прекрасного и необходимого фактора человеческого существования — труда — в наказание, в пытку, в каторгу».

В воспоминаниях Волович много борьбы: она вместе с другими заключенными объявляет голодовку в знак протеста против побоев НКВД, спорит и даже высмеивает следователей. Эту свою борьбу она описывает фразой, которая позволяет мне смотреть на ее сопротивление как на гендерно маркированное: «Но они, может быть, не знали, во что может вылиться злость задерганной, к тому же заносчивой и глупой девчонки». К этим ее словам я испытываю особую нежность.

www.group-telegram.com/sg/borderlinewriting.com/107

1.2K viewsАня Кузнецова, edited  May 4, 2024 at 12:55

Пока пишу магистерскую, хочу рассказать о лагерных воспоминаниях Хавы Волович. Ее «Повесть без названия» — пока что самый впечатляющий текст о ГУЛАГе, который мне доводилось читать.

Повесть охватывает не только лагерные годы Волович, повествование начинается с ее детства в Украине. Это общее место литературы травмы: «биография и идентичность оказываются невозможными вне истории о пережитой травме» (С. Ушакин, «Травмапункты»). Нарратив о лагере связан с нарративом о голоде и погромах в Украине, Волович вводит в текст личные истории, перемежая их с размышлениями о причинах происходящего. Обвиняя Сталина и совесткую политическую элиту, Волович не отказывается от тех идей коммунизма, за которые боролась ее мать, раздавая агитационные листовки накануне Февральской революции. Это контрастирует с Е. Гинзбург, которая и слышать ничего не хотела о коммунизме, выйдя из ГУЛАГа. У Волович иной взгляд — вот, например, что она пишет о лагерном труде: «Одно из тягчайших преступлений так называемой воспитательной системы — это превращение самого главного, самого прекрасного и необходимого фактора человеческого существования — труда — в наказание, в пытку, в каторгу».

В воспоминаниях Волович много борьбы: она вместе с другими заключенными объявляет голодовку в знак протеста против побоев НКВД, спорит и даже высмеивает следователей. Эту свою борьбу она описывает фразой, которая позволяет мне смотреть на ее сопротивление как на гендерно маркированное: «Но они, может быть, не знали, во что может вылиться злость задерганной, к тому же заносчивой и глупой девчонки». К этим ее словам я испытываю особую нежность.

BY пограничное письмо | аня кузнецова