Поэзия южной окраины

Я хорошо помню состояние, когда не просто чья-то поэзия, а вся поэзия вызывала искреннюю тошноту. А я уже писал что-то под Лермонтова. И свое слово казалось живым, а все, что написано - неживым. И вся культура казалась чужой и мертвой.

Но потом у меня был поэт Маяковский, который пробил корку прозы в голове, разбил ее на крупные куски, потом был Бродский, который их измельчил, а потом еще Чухонцев, который испек из получившейся пыли разного рода кондитерские изделия. И только после этого открылся великолепный разнообразный мир поэзии, наполненный неповторимыми голосами, в котором теперь надо было попытаться сориентировать. И от того исходного состояния до сегодняшнего - довольно большой путь. Когда-нибудь опишу эту историю подробнее.

Но главное - этот путь можно не пройти, по нему можно даже не двинуться и при этом заниматься творчеством. Заниматься им так, будто культура - это разукрашенная пластиковая кукла, с которой можно делать все что угодно. Заниматься творчеством, выражая презрение к тому, что культура - такая, и находя для себя суррогаты культуры, поскольку вопросы, закрываемые культурой, надо как-то закрывать. И искренне не понимая, как можно пользоваться словосочетаниями типа "великая русская поэзия" вместо "окаменелое дерьмо".

Этот веселый, но, по сути, незрелый подход к культуре имеет в нашем лучшем из миров институциональную и индустриальную поддержку. Потому что варвар в культуре обаятелен, его можно даже продать. Это отдельная история - что там дальше происходит. Но я уверен, что встреча художника с культурой, признание ее в качестве полноценного другого, с которым не только можно, но и обязательно нужно вести диалог - условие реализации художника.

Мы иногда увлекаемся размышлениями о литературной борьбе между теми, кто поэзию понимает по-разному, а различие на деле начинается там, на уровне готовности к восприятию культуры как таковой. Когда я слышу творца, которого в искусстве ничего не удивляет и не восхищает, я сразу определяю этот типаж - это я сам лет в 17, только оставшийся там запертым.

www.group-telegram.com/us/sun_field.com/918

1.2K viewsMar 26 at 07:24

Я хорошо помню состояние, когда не просто чья-то поэзия, а вся поэзия вызывала искреннюю тошноту. А я уже писал что-то под Лермонтова. И свое слово казалось живым, а все, что написано - неживым. И вся культура казалась чужой и мертвой.

Но потом у меня был поэт Маяковский, который пробил корку прозы в голове, разбил ее на крупные куски, потом был Бродский, который их измельчил, а потом еще Чухонцев, который испек из получившейся пыли разного рода кондитерские изделия. И только после этого открылся великолепный разнообразный мир поэзии, наполненный неповторимыми голосами, в котором теперь надо было попытаться сориентировать. И от того исходного состояния до сегодняшнего - довольно большой путь. Когда-нибудь опишу эту историю подробнее.

Но главное - этот путь можно не пройти, по нему можно даже не двинуться и при этом заниматься творчеством. Заниматься им так, будто культура - это разукрашенная пластиковая кукла, с которой можно делать все что угодно. Заниматься творчеством, выражая презрение к тому, что культура - такая, и находя для себя суррогаты культуры, поскольку вопросы, закрываемые культурой, надо как-то закрывать. И искренне не понимая, как можно пользоваться словосочетаниями типа "великая русская поэзия" вместо "окаменелое дерьмо".

Этот веселый, но, по сути, незрелый подход к культуре имеет в нашем лучшем из миров институциональную и индустриальную поддержку. Потому что варвар в культуре обаятелен, его можно даже продать. Это отдельная история - что там дальше происходит. Но я уверен, что встреча художника с культурой, признание ее в качестве полноценного другого, с которым не только можно, но и обязательно нужно вести диалог - условие реализации художника.

Мы иногда увлекаемся размышлениями о литературной борьбе между теми, кто поэзию понимает по-разному, а различие на деле начинается там, на уровне готовности к восприятию культуры как таковой. Когда я слышу творца, которого в искусстве ничего не удивляет и не восхищает, я сразу определяю этот типаж - это я сам лет в 17, только оставшийся там запертым.

BY Поэзия южной окраины