Еще одна отрасль, терпящая в настоящий момент финансовое поражение - это индустрия геномного тестирования. Наиболее яркий пример - 23andMe, на пике своей популярности стоившая $6 млрд, но на днях проданная Regeneron всего за $256 млн.
23andMe была основана в 2006 г. Энн Войчицки (выпускницей биологического факультета Йельского университета и будущей женой Сергея Брина), специалисткой в сфере геномики и биоинформатики Линдой Эйви и выпускником бизнес-школы Гарварда Полом Кусензой. Компания предлагала услуги генотипирования - выявления генетических вариантов, характерных для конкретного человека. Хотя это не было полноценным секвенированием, 23andMe анализировала около 1 млн точек данных, выявляя наследственные признаки, риски для здоровья и реакцию на лекарства.
Процесс тестирования для потребителя был революционно простым: достаточно было плюнуть в пробирку, зарегистрировать ее штрих-код онлайн и отправить в лабораторию, после чего менее чем через месяц приходил отчет. Это произвело фурор, чему немало способствовала рекламная компания, использовавшая связи Брина среди знаменитостей и в бизнес-кругах. 23andMe устраивала "плевательные вечеринки" с участием известных личностей, таких как Опра Уинфри, которые проходили на самых освещаемых в СМИ площадках, от Международного экономического форума в Давосе до Нью-Йоркской недели моды. Полученные в результате этого инвестиции позволили снизить стоимость теста с первоначальных $999 до $99.
Что пошло не так? 23andMe стала чрезвычайно популярной и к 2015 г. генотипировала 1 млн образцов. Но недостаток бизнес-модели быстро стал очевиден: услуга была "одноразовой" - удовлетворив любопытство, люди больше не возвращались. 23andMe начала предлагать новые услуги как потребителям (например, тестирование на синдром Блума и мутации генов-супрессоров опухолей), так и фармкомпаниям. Последних интересовала накопленная 23andMe крупнейшая геномная база данных, которую они использовали для выявления генов, связанных, например, с депрессией (исследование Pfizer) и биполярным расстройством (Lundbeck).
Тогда же начали накапливаться этические вопросы: компания использовала модель, при которой генетические данные пользователей должны быть одновременно защищены и доступны фармкомпаниям-покупателям, но адекватная многоуровневая защита выстроена так и не была. В октябре 2023 г. уязвимостью воспользовались хакеры. Хотя изначально компания говорила о 14 тыс. взломанных учетных записей, в дальнейшем оказалось, что пострадало 6,9 млн пользователей, большинство которых были евреями-ашкенази и лицами китайского происхождения. Хотя после этого случая 23andMe и другие подобные компании ввели двухфакторную аутентификацию, ущерб уже был нанесен. Пользователи подали коллективный иск, в ответ на что компания обвинила своих клиентов в том, что они использовали одинаковые логины и пароли на ее сайте и на других, открыв путь для хакеров.
Хотя 23andMe была убыточной уже к сентябрю 2023 г., этот скандал окончательно похоронил репутацию компании, и банкротство стало делом времени. Это подняло еще один этический вопрос. Отправив компании генетические и иные данные (часто весьма обширные, вплоть до личных сведений о родственниках), пользователь утрачивал над ними контроль. Впоследствии 23andMe могла продать их кому угодно, даже если бы новый владелец использовал их для того, чтобы навредить этим людям. Например, страховая, имеющая доступ к базе, могла бы отказывать в планах, покрывающих лечение рака, тем, у кого был выявлен синдром Блума.
Эти вопросы оставались предметом всеобщего беспокойства вплоть до недавней продажи 23andMe. Но, хотя купивший ее Regeneron, скорее всего, будет использовать базу данных для разработки собственных препаратов, возможность злоупотреблений все еще не исключена. Что касается остальных компаний в этой сфере, то даже те, которые пока держатся на плаву, противостоят тем же вызовам: поток желающих пользоваться геномной диагностикой регулярно невелик, а вопросы безопасности вызывают слишком много опасений, что отталкивает потенциальных клиентов.
Еще одна отрасль, терпящая в настоящий момент финансовое поражение - это индустрия геномного тестирования. Наиболее яркий пример - 23andMe, на пике своей популярности стоившая $6 млрд, но на днях проданная Regeneron всего за $256 млн.
23andMe была основана в 2006 г. Энн Войчицки (выпускницей биологического факультета Йельского университета и будущей женой Сергея Брина), специалисткой в сфере геномики и биоинформатики Линдой Эйви и выпускником бизнес-школы Гарварда Полом Кусензой. Компания предлагала услуги генотипирования - выявления генетических вариантов, характерных для конкретного человека. Хотя это не было полноценным секвенированием, 23andMe анализировала около 1 млн точек данных, выявляя наследственные признаки, риски для здоровья и реакцию на лекарства.
Процесс тестирования для потребителя был революционно простым: достаточно было плюнуть в пробирку, зарегистрировать ее штрих-код онлайн и отправить в лабораторию, после чего менее чем через месяц приходил отчет. Это произвело фурор, чему немало способствовала рекламная компания, использовавшая связи Брина среди знаменитостей и в бизнес-кругах. 23andMe устраивала "плевательные вечеринки" с участием известных личностей, таких как Опра Уинфри, которые проходили на самых освещаемых в СМИ площадках, от Международного экономического форума в Давосе до Нью-Йоркской недели моды. Полученные в результате этого инвестиции позволили снизить стоимость теста с первоначальных $999 до $99.
Что пошло не так? 23andMe стала чрезвычайно популярной и к 2015 г. генотипировала 1 млн образцов. Но недостаток бизнес-модели быстро стал очевиден: услуга была "одноразовой" - удовлетворив любопытство, люди больше не возвращались. 23andMe начала предлагать новые услуги как потребителям (например, тестирование на синдром Блума и мутации генов-супрессоров опухолей), так и фармкомпаниям. Последних интересовала накопленная 23andMe крупнейшая геномная база данных, которую они использовали для выявления генов, связанных, например, с депрессией (исследование Pfizer) и биполярным расстройством (Lundbeck).
Тогда же начали накапливаться этические вопросы: компания использовала модель, при которой генетические данные пользователей должны быть одновременно защищены и доступны фармкомпаниям-покупателям, но адекватная многоуровневая защита выстроена так и не была. В октябре 2023 г. уязвимостью воспользовались хакеры. Хотя изначально компания говорила о 14 тыс. взломанных учетных записей, в дальнейшем оказалось, что пострадало 6,9 млн пользователей, большинство которых были евреями-ашкенази и лицами китайского происхождения. Хотя после этого случая 23andMe и другие подобные компании ввели двухфакторную аутентификацию, ущерб уже был нанесен. Пользователи подали коллективный иск, в ответ на что компания обвинила своих клиентов в том, что они использовали одинаковые логины и пароли на ее сайте и на других, открыв путь для хакеров.
Хотя 23andMe была убыточной уже к сентябрю 2023 г., этот скандал окончательно похоронил репутацию компании, и банкротство стало делом времени. Это подняло еще один этический вопрос. Отправив компании генетические и иные данные (часто весьма обширные, вплоть до личных сведений о родственниках), пользователь утрачивал над ними контроль. Впоследствии 23andMe могла продать их кому угодно, даже если бы новый владелец использовал их для того, чтобы навредить этим людям. Например, страховая, имеющая доступ к базе, могла бы отказывать в планах, покрывающих лечение рака, тем, у кого был выявлен синдром Блума.
Эти вопросы оставались предметом всеобщего беспокойства вплоть до недавней продажи 23andMe. Но, хотя купивший ее Regeneron, скорее всего, будет использовать базу данных для разработки собственных препаратов, возможность злоупотреблений все еще не исключена. Что касается остальных компаний в этой сфере, то даже те, которые пока держатся на плаву, противостоят тем же вызовам: поток желающих пользоваться геномной диагностикой регулярно невелик, а вопросы безопасности вызывают слишком много опасений, что отталкивает потенциальных клиентов.
BY ВИРУСНАЯ НАГРУЗКА
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Ukrainian President Volodymyr Zelensky said in a video message on Tuesday that Ukrainian forces "destroy the invaders wherever we can." One thing that Telegram now offers to all users is the ability to “disappear” messages or set remote deletion deadlines. That enables users to have much more control over how long people can access what you’re sending them. Given that Russian law enforcement officials are reportedly (via Insider) stopping people in the street and demanding to read their text messages, this could be vital to protect individuals from reprisals. Since its launch in 2013, Telegram has grown from a simple messaging app to a broadcast network. Its user base isn’t as vast as WhatsApp’s, and its broadcast platform is a fraction the size of Twitter, but it’s nonetheless showing its use. While Telegram has been embroiled in controversy for much of its life, it has become a vital source of communication during the invasion of Ukraine. But, if all of this is new to you, let us explain, dear friends, what on Earth a Telegram is meant to be, and why you should, or should not, need to care. Oh no. There’s a certain degree of myth-making around what exactly went on, so take everything that follows lightly. Telegram was originally launched as a side project by the Durov brothers, with Nikolai handling the coding and Pavel as CEO, while both were at VK. Pavel Durov, a billionaire who embraces an all-black wardrobe and is often compared to the character Neo from "the Matrix," funds Telegram through his personal wealth and debt financing. And despite being one of the world's most popular tech companies, Telegram reportedly has only about 30 employees who defer to Durov for most major decisions about the platform.
from ua
