В субботу влиятельный деятель Кремниевой долины Джулиан Шриттвайзер опубликовал статью, расписав неизбежный экспоненциальный рост способностей ИИ: сейчас "лучшие ИИ" - как обычные сотрудники, а через год - как мировые эксперты.
Основной тезис статьи: мы повторяем ту же ошибку, что и с COVID-19 – не замечаем очевидной экспоненты. Только речь об ИИ. И приводит данные кучи бенчмарков: ИИ-агенты эволюционировали от выполнения минутных задач до автономной работы более двух часов. "Делать предсказания, продлевая прямые линии на графиках, дает вам лучшую модель будущего, чем большинство экспертов".
Он не просто энтузиаст, а один из ключевых научных сотрудников в Anthropic. Позиция инсайдера делает его слепым к фундаментальному противоречию. Он настолько погружён в технические детали, что не видит системного парадокса: компании, которые создают "революционные" технологии, не готовы нести за них ответственность.
1⃣ Первая проблема – типичная для технического гения: вера в экспоненту прогресса. Шриттвайзер, провел годы, наблюдая рост возможностей сначала чипов, потом ИИ, и экстраполирует этот опыт на всю реальность. Но его же пример с COVID-19 опровергает тезис. Вирус распространялся экспоненциально ровно до того момента, как число заболевших вышло на плато, а затем начало снижаться с той же экспоненциальной скоростью. Для ИИ также есть ограничения. Данные для обучения конечны. Вычислительные мощности упираются в физику чипов и энергетику. Но главное – социальные и экономические системы имеют инерцию и сопротивление, которые не учитываются в красивых графиках.
2⃣ Anthropic – компания, позиционируемая как создатель "безопасного" и "ответственного" ИИ. В пользовательском соглашениеи Claude - стандартные дисклеймеры: не используйте для медицинских советов, финансовых решений, юридических консультаций. "Мы не несём ответственности за решения нашего ИИ". Как же тогда этот ИИ заменит экспертов, вся суть работы которых – в принятии ответственности? Врач, инженер, журналист идут под суд за ошибки. Создатели Claude? "Это просто языковая модель". В более суровых юрисдикциях разработчики, понимая, на кого повесят неосторожную фразу модели, буквально кастрируют их, делая бесполезными для огромного спектра целей.
3⃣ Модели становятся мощнее, бенчмарки растут, задачи решаются быстрее. Но вся бизнес-модель BigTech построена на принципе: приватизация прибыли, национализация издержек. Google обучил модели на всём интернете без спроса, Facebook, ТикТок, X монетизируют данные пользователей, не отвечая за последствия. Uber зарабатывает на водителях, но не даёт им соцпакет. Про маркетплейсы вообще доброго слова не скажешь. Теперь те же компании предлагают "ИИ-революцию". Но принятие на себя ответственности эксперта убьёт бизнес-модель.
4⃣ Ирония в том, что компании вроде Anthropic нанимают гениев вроде Шриттвайзера создавать революционные системы. Они публикуют статьи о приближающемся AGI. Показывают инвесторам экспоненциальные графики. В тот же момент их юристы пишут всё более длинные дисклеймеры. PR-отделы повторяют: "Это просто инструмент, решения принимает человек". А риск-менеджеры категорически запрещают давать любые гарантии. Если что и растёт экспоненциально, так это разрыв между техническими возможностями, создаваемыми инженерами, и готовностью их работодателей нести за это ответственность. Чем ближе ИИ к "уровню эксперта", тем больше текста в пользовательском соглашении.
5⃣ Шриттвайзер – блестящий инженер, один из создателей современного ИИ. Поэтому его слепота так показательна. Он экстраполирует технический прогресс, но игнорирует культуру. Он верит, что достаточно решить техническую задачу – и революция произойдёт сама. В 2027 году ИИ действительно может быть технически способен работать на уровне эксперта.
Но он этого не будет делать, потому, что ни одна компания бигтеха не согласится нести ответственность эксперта. И мы получим худшее из двух миров: всемогущие системы, созданные гениями, за которые никто не готов отвечать. Инструменты, которые могут всё, но ответственность за которые размазана так тонко, что её не найти.
Основной тезис статьи: мы повторяем ту же ошибку, что и с COVID-19 – не замечаем очевидной экспоненты. Только речь об ИИ. И приводит данные кучи бенчмарков: ИИ-агенты эволюционировали от выполнения минутных задач до автономной работы более двух часов. "Делать предсказания, продлевая прямые линии на графиках, дает вам лучшую модель будущего, чем большинство экспертов".
Он не просто энтузиаст, а один из ключевых научных сотрудников в Anthropic. Позиция инсайдера делает его слепым к фундаментальному противоречию. Он настолько погружён в технические детали, что не видит системного парадокса: компании, которые создают "революционные" технологии, не готовы нести за них ответственность.
1⃣ Первая проблема – типичная для технического гения: вера в экспоненту прогресса. Шриттвайзер, провел годы, наблюдая рост возможностей сначала чипов, потом ИИ, и экстраполирует этот опыт на всю реальность. Но его же пример с COVID-19 опровергает тезис. Вирус распространялся экспоненциально ровно до того момента, как число заболевших вышло на плато, а затем начало снижаться с той же экспоненциальной скоростью. Для ИИ также есть ограничения. Данные для обучения конечны. Вычислительные мощности упираются в физику чипов и энергетику. Но главное – социальные и экономические системы имеют инерцию и сопротивление, которые не учитываются в красивых графиках.
2⃣ Anthropic – компания, позиционируемая как создатель "безопасного" и "ответственного" ИИ. В пользовательском соглашениеи Claude - стандартные дисклеймеры: не используйте для медицинских советов, финансовых решений, юридических консультаций. "Мы не несём ответственности за решения нашего ИИ". Как же тогда этот ИИ заменит экспертов, вся суть работы которых – в принятии ответственности? Врач, инженер, журналист идут под суд за ошибки. Создатели Claude? "Это просто языковая модель". В более суровых юрисдикциях разработчики, понимая, на кого повесят неосторожную фразу модели, буквально кастрируют их, делая бесполезными для огромного спектра целей.
3⃣ Модели становятся мощнее, бенчмарки растут, задачи решаются быстрее. Но вся бизнес-модель BigTech построена на принципе: приватизация прибыли, национализация издержек. Google обучил модели на всём интернете без спроса, Facebook, ТикТок, X монетизируют данные пользователей, не отвечая за последствия. Uber зарабатывает на водителях, но не даёт им соцпакет. Про маркетплейсы вообще доброго слова не скажешь. Теперь те же компании предлагают "ИИ-революцию". Но принятие на себя ответственности эксперта убьёт бизнес-модель.
4⃣ Ирония в том, что компании вроде Anthropic нанимают гениев вроде Шриттвайзера создавать революционные системы. Они публикуют статьи о приближающемся AGI. Показывают инвесторам экспоненциальные графики. В тот же момент их юристы пишут всё более длинные дисклеймеры. PR-отделы повторяют: "Это просто инструмент, решения принимает человек". А риск-менеджеры категорически запрещают давать любые гарантии. Если что и растёт экспоненциально, так это разрыв между техническими возможностями, создаваемыми инженерами, и готовностью их работодателей нести за это ответственность. Чем ближе ИИ к "уровню эксперта", тем больше текста в пользовательском соглашении.
5⃣ Шриттвайзер – блестящий инженер, один из создателей современного ИИ. Поэтому его слепота так показательна. Он экстраполирует технический прогресс, но игнорирует культуру. Он верит, что достаточно решить техническую задачу – и революция произойдёт сама. В 2027 году ИИ действительно может быть технически способен работать на уровне эксперта.
Но он этого не будет делать, потому, что ни одна компания бигтеха не согласится нести ответственность эксперта. И мы получим худшее из двух миров: всемогущие системы, созданные гениями, за которые никто не готов отвечать. Инструменты, которые могут всё, но ответственность за которые размазана так тонко, что её не найти.
Один из главных "визионеров-практиков" нашего биотеха – глава Медтех.Москва Вячеслав Шуленин написал интересный пост про ИИ-трансформацию исследований лекарств. Как и свойственно визионерам, он несколько преувеличивает.
ИИ в фарме - золотая лихорадка: много шума, надежд, но богачами станут единицы. И, как правило, в "сервисах обслуживания старателей" - а не на лотке в ручье.
Начнём с цифр. Первые блины постигла участь всех первых блинов.
IBM Watson for Drug Discovery, запущенный в 2013 г. с обещанием изменить отрасль, закрыт в 2019-м.
Deep Genomics привлекла $238 млн, объявила о создании "первого терапевтического кандидата, открытого ИИ" в 2019 г., и к 2024-му не имела ни одного препарата в испытаниях.
BenevolentAI потеряла 90% капитализации после провала препарата BEN-2293 в КИ. Молекула от продвинутого ИИ не показала преимуществ перед плацебо.
Exscientia, первой выведшая ИИ-препарат в клинику, была поглощена Recursion после серии неудач.
Единственный громкий успех Insilico Medicine нуждается в контексте. Да, компания сократила ранние этапы с 4.5 лет до 18 месяцев. Но молекула INS018_055 всё ещё в фазе I КИ. До регистрации препарата — минимум 5-7 лет и сотни миллионов $.
Вероятность успеха? Ок. 10% для среднего кандидата. ИИ ускорил самую дешёвую часть процесса, но не решил (и не мог решить) главную проблему — непредсказуемость КИ и усложненность процесса регистрации.
Брендан Фрей, пионер ИИ и основатель Deep Genomics, в 2024 г.: "ИИ действительно подвёл всех нас в последнее десятилетие, когда дело касается открытия лекарств. Мы видели провал за провалом".
Фундаментальная биология сложнее, чем кажется. ИИ превосходно предсказывает свойства молекул, если есть хорошие данные для обучения. Современные модели достигают 75-90% точности в прогнозировании ADMET-параметров (как молекула усваивается, распределяется, выводится). Но это работает только для хорошо изученных молекул.
Когда дело доходит до принципиально новых соединений, точность падает катастрофически. ИИ не понимает биологию — он находит статистические корреляции. Дерек Лоу из Novartis: "Проблемы, которые индустрия хочет решить, почти обратно пропорциональны способности ИИ их решать".
Более того, 70-80% провалов препаратов в КИ происходят из-за недостаточной эффективности именно на людях (а не на животных моделях) — того, что ИИ не может предсказать без данных человеческих испытаний. Эффект плацебо, индивидуальная вариабельность, сложность заболеваний — всё это за пределами возможностей алгоритмов.
Результат? Почти все ИИ-стартапы в фармацевтике отказались от мечты создавать собственные лекарства и превратились в платформы, продающие инструменты крупным компаниям. Atomwise, BenevolentAI, даже Recursion — все следуют этой модели. Потому что разработка платформы приносит предсказуемый доход здесь и сейчас, а не через 10-15 лет с 10% вероятностью.
Это не означает, что ИИ бесполезен. У него есть чёткие области применения, где он реально помогает:
✅ Виртуальный скрининг миллионов молекул вместо дорогих лабораторных экспериментов.
✅ Предсказание токсичности на ранних стадиях.
✅ Перепрофилирование существующих препаратов для новых показаний.
✅ Оптимизация известных молекул.
Но революции не происходит. ИИ — мощный инструмент оптимизации существующих процессов, а не замена им. Это помощник химика. Ускоритель определённых этапов, а не волшебная палочка.
Реалистичный прогноз? В следующие 5-10 лет ИИ сократит стоимость ранних этапов разработки на 30-40% и ускорит их в 2-3 раза. Фармацевтические компании будут использовать ИИ как стандартный инструмент, как сегодня используют высокопроизводительный скрининг. Некоторые препараты, созданные с помощью ИИ, выйдут на рынок и будут успешными. Но большинство стартапов, обещающих революцию, обанкротятся.
Это - реализм. Понимание реальных возможностей и ограничений технологии позволяет использовать её эффективно, не растрачивая ресурсы на недостижимые обещания. ИИ в фармацевтике — это эволюция, а не революция.
Будущее ИИ в медицине реально, достижимо и ценно. Просто оно выглядит иначе, чем в презентациях стартапов.
ИИ в фарме - золотая лихорадка: много шума, надежд, но богачами станут единицы. И, как правило, в "сервисах обслуживания старателей" - а не на лотке в ручье.
Начнём с цифр. Первые блины постигла участь всех первых блинов.
IBM Watson for Drug Discovery, запущенный в 2013 г. с обещанием изменить отрасль, закрыт в 2019-м.
Deep Genomics привлекла $238 млн, объявила о создании "первого терапевтического кандидата, открытого ИИ" в 2019 г., и к 2024-му не имела ни одного препарата в испытаниях.
BenevolentAI потеряла 90% капитализации после провала препарата BEN-2293 в КИ. Молекула от продвинутого ИИ не показала преимуществ перед плацебо.
Exscientia, первой выведшая ИИ-препарат в клинику, была поглощена Recursion после серии неудач.
Единственный громкий успех Insilico Medicine нуждается в контексте. Да, компания сократила ранние этапы с 4.5 лет до 18 месяцев. Но молекула INS018_055 всё ещё в фазе I КИ. До регистрации препарата — минимум 5-7 лет и сотни миллионов $.
Вероятность успеха? Ок. 10% для среднего кандидата. ИИ ускорил самую дешёвую часть процесса, но не решил (и не мог решить) главную проблему — непредсказуемость КИ и усложненность процесса регистрации.
Брендан Фрей, пионер ИИ и основатель Deep Genomics, в 2024 г.: "ИИ действительно подвёл всех нас в последнее десятилетие, когда дело касается открытия лекарств. Мы видели провал за провалом".
Фундаментальная биология сложнее, чем кажется. ИИ превосходно предсказывает свойства молекул, если есть хорошие данные для обучения. Современные модели достигают 75-90% точности в прогнозировании ADMET-параметров (как молекула усваивается, распределяется, выводится). Но это работает только для хорошо изученных молекул.
Когда дело доходит до принципиально новых соединений, точность падает катастрофически. ИИ не понимает биологию — он находит статистические корреляции. Дерек Лоу из Novartis: "Проблемы, которые индустрия хочет решить, почти обратно пропорциональны способности ИИ их решать".
Более того, 70-80% провалов препаратов в КИ происходят из-за недостаточной эффективности именно на людях (а не на животных моделях) — того, что ИИ не может предсказать без данных человеческих испытаний. Эффект плацебо, индивидуальная вариабельность, сложность заболеваний — всё это за пределами возможностей алгоритмов.
Результат? Почти все ИИ-стартапы в фармацевтике отказались от мечты создавать собственные лекарства и превратились в платформы, продающие инструменты крупным компаниям. Atomwise, BenevolentAI, даже Recursion — все следуют этой модели. Потому что разработка платформы приносит предсказуемый доход здесь и сейчас, а не через 10-15 лет с 10% вероятностью.
Это не означает, что ИИ бесполезен. У него есть чёткие области применения, где он реально помогает:
✅ Виртуальный скрининг миллионов молекул вместо дорогих лабораторных экспериментов.
✅ Предсказание токсичности на ранних стадиях.
✅ Перепрофилирование существующих препаратов для новых показаний.
✅ Оптимизация известных молекул.
Но революции не происходит. ИИ — мощный инструмент оптимизации существующих процессов, а не замена им. Это помощник химика. Ускоритель определённых этапов, а не волшебная палочка.
Реалистичный прогноз? В следующие 5-10 лет ИИ сократит стоимость ранних этапов разработки на 30-40% и ускорит их в 2-3 раза. Фармацевтические компании будут использовать ИИ как стандартный инструмент, как сегодня используют высокопроизводительный скрининг. Некоторые препараты, созданные с помощью ИИ, выйдут на рынок и будут успешными. Но большинство стартапов, обещающих революцию, обанкротятся.
Это - реализм. Понимание реальных возможностей и ограничений технологии позволяет использовать её эффективно, не растрачивая ресурсы на недостижимые обещания. ИИ в фармацевтике — это эволюция, а не революция.
Будущее ИИ в медицине реально, достижимо и ценно. Просто оно выглядит иначе, чем в презентациях стартапов.
Принят в первом чтении законопроект, призванный решить проблему кадрового дефицита в здравоохранении через обязательное трёхлетнее "наставничество" для всех выпускников медицинских вузов. Минздрав прилагает огромные усилия, чтобы объяснить: «это не отработка», «это не принуждение», «это европейская практика». При этом: большой штраф за отказ, отчисление из вуза за нежелание заключить договор, в пределе – запрет на профессию, полная юридическая ответственность молодого врача при формальном "наставничестве".
Минздрав: "35% выпускников не идут работать в государственные медучреждения". Это манипуляция. 60% выпускников, идущих в клинику, — мировая норма (США — 60%, Германия — 58%). Остальные 40% не "потеряны": они заняты в науке и образовании, медтехе и управлении здравоохранением. Реальная "утечка" из медицины — лишь 5%. Что у нас (я, например), что после Гарвардской медшколы.
Проблема не в том, что "только" 60% идут в клинику, а в том, что дефицит медкадров, связанный с объективной трансформацией здравоохранения в пользу увеличения сложности и наукоёмкости, пытаются решить инструментами, придуманными до изобретения антибиотиков. Советское распределение работало в эпоху простой медицины. Сегодняшняя повестка - персонализированная терапия, генная терапия, роботизированная хирургия, ИИ-диагностика. Но министерство пытается решать проблемы недостатка медкадров из-за усложнения их подготовки методом радикального упрощения. Да ещё объясняет это информационному обществу с изяществом пропагандиста 1920-х: "Это не принуждение, это забота!"
Как можно всерьез называть систему "добровольной", если за отказ грозит штраф? Как можно говорить о "свободе выбора", запрещая работать в целых секторах здравоохранения? Как можно утверждать, что врач "недостаточно опытен" для самостоятельной работы (нужен наставник), но при этом возлагать на него полную юридическую ответственность за врачебные ошибки?
Существует ли более здоровый подход? Безусловно.
1⃣ Признание проблемы без эвфемизмов: "Да, у нас острый дефицит врачей. Да, мы просим выпускников помочь его закрыть, работая в государственном секторе три года". Без идеи про "добровольность" со штрафом.
2⃣ Реальная компенсация за ограничение свободы – не только кнут, но и пряник. Даже не обязательно зарплатный. Льготная ипотека под 0.1%, ускоренное получение врачебной категории, бесплатное повышение квалификации, разделённая ответственность с наставником (особенно в первый год), государственное страхование профессиональной ответственности. При таких условиях в программу пошли бы добровольно — потому что это выгодно.
3⃣ Право выбора траектории. Хочешь в клинику — трёхлетняя программа с бонусами. Хочешь в науку — пять лет в НИИ с финансированием исследований (потому что учёный-медик, разрабатывающий новые методы лечения, не менее ценен для здравоохранения, чем участковый терапевт). Не хочешь обязательств — выплачивай стоимость обучения в рассрочку на 10 лет без драконовских штрафов.
И главное — системный план устранения самой проблемы дефицита. Телемедицина, способная снизить нагрузку на врачей на 40%. Дроны для доставки анализов из отдалённых районов. ИИ-ассистенты, берущие на себя 70% рутинной бумажной работы. Расширение компетенций медсестёр. Технологии XXI века для проблем XXI века. Описанные инструменты применяются не только в развитых странах, но и вполне себе на Глобальном Юге. Руанда может, Бразилия – может. Россия...
Закон об отработках - "не отработках, а наставничестве по просьбам медицинской общественности" - создает иллюзию решения проблемы. Дефицит в итоге не сократится, а увеличится — потому что принуждение убивает мотивацию, а без мотивации невозможно развитие.
Ну и в сторону. Честность — это вопрос не морали, а эффективности. Доверие – ключевой актив государства, а не "социологическая категория". И если кому-то кажется, что заменой "некрасивого" слова на "красивое" можно кого-то в чем-то убедить, то это не так. Золотое правило коммуникаций: "Если нужно 100 раз объяснять, что нечто не Х, — значит это таки Х"
Минздрав: "35% выпускников не идут работать в государственные медучреждения". Это манипуляция. 60% выпускников, идущих в клинику, — мировая норма (США — 60%, Германия — 58%). Остальные 40% не "потеряны": они заняты в науке и образовании, медтехе и управлении здравоохранением. Реальная "утечка" из медицины — лишь 5%. Что у нас (я, например), что после Гарвардской медшколы.
Проблема не в том, что "только" 60% идут в клинику, а в том, что дефицит медкадров, связанный с объективной трансформацией здравоохранения в пользу увеличения сложности и наукоёмкости, пытаются решить инструментами, придуманными до изобретения антибиотиков. Советское распределение работало в эпоху простой медицины. Сегодняшняя повестка - персонализированная терапия, генная терапия, роботизированная хирургия, ИИ-диагностика. Но министерство пытается решать проблемы недостатка медкадров из-за усложнения их подготовки методом радикального упрощения. Да ещё объясняет это информационному обществу с изяществом пропагандиста 1920-х: "Это не принуждение, это забота!"
Как можно всерьез называть систему "добровольной", если за отказ грозит штраф? Как можно говорить о "свободе выбора", запрещая работать в целых секторах здравоохранения? Как можно утверждать, что врач "недостаточно опытен" для самостоятельной работы (нужен наставник), но при этом возлагать на него полную юридическую ответственность за врачебные ошибки?
Существует ли более здоровый подход? Безусловно.
1⃣ Признание проблемы без эвфемизмов: "Да, у нас острый дефицит врачей. Да, мы просим выпускников помочь его закрыть, работая в государственном секторе три года". Без идеи про "добровольность" со штрафом.
2⃣ Реальная компенсация за ограничение свободы – не только кнут, но и пряник. Даже не обязательно зарплатный. Льготная ипотека под 0.1%, ускоренное получение врачебной категории, бесплатное повышение квалификации, разделённая ответственность с наставником (особенно в первый год), государственное страхование профессиональной ответственности. При таких условиях в программу пошли бы добровольно — потому что это выгодно.
3⃣ Право выбора траектории. Хочешь в клинику — трёхлетняя программа с бонусами. Хочешь в науку — пять лет в НИИ с финансированием исследований (потому что учёный-медик, разрабатывающий новые методы лечения, не менее ценен для здравоохранения, чем участковый терапевт). Не хочешь обязательств — выплачивай стоимость обучения в рассрочку на 10 лет без драконовских штрафов.
И главное — системный план устранения самой проблемы дефицита. Телемедицина, способная снизить нагрузку на врачей на 40%. Дроны для доставки анализов из отдалённых районов. ИИ-ассистенты, берущие на себя 70% рутинной бумажной работы. Расширение компетенций медсестёр. Технологии XXI века для проблем XXI века. Описанные инструменты применяются не только в развитых странах, но и вполне себе на Глобальном Юге. Руанда может, Бразилия – может. Россия...
Закон об отработках - "не отработках, а наставничестве по просьбам медицинской общественности" - создает иллюзию решения проблемы. Дефицит в итоге не сократится, а увеличится — потому что принуждение убивает мотивацию, а без мотивации невозможно развитие.
Ну и в сторону. Честность — это вопрос не морали, а эффективности. Доверие – ключевой актив государства, а не "социологическая категория". И если кому-то кажется, что заменой "некрасивого" слова на "красивое" можно кого-то в чем-то убедить, то это не так. Золотое правило коммуникаций: "Если нужно 100 раз объяснять, что нечто не Х, — значит это таки Х"
🥇🌆Спортсмен участвует в олимпиаде, и его обгоняют на доли секунды. Обидно? Да. Но это значит, что он принадлежит к высшей лиге. Именно это произошло с Москвой в мировом рейтинге "умных городов" – 53,9 против 54,0 у Сингапура. Разница настолько мизерная, что, по сути, это паритет.
Но интереснее другое: как столица России обогнала Лондон, Шанхай и десятки других мегаполисов?
1⃣ Цифровизация бюрократии
Главное: город понял, что "умный" – это не про гаджеты, а про устранение трения между человеком и государством. Когда мама может записать ребенка в школу, не выходя из дома, когда бизнес открывается за день через портал, когда жалоба на яму во дворе обрабатывается за часы – это не технологии ради технологий. Это новый социальный контракт.
Десятки сервисов используются ежедневно миллионами москвичей. Но дело не в их числе. Дело в том, что эти сервисы реально работают. Это не декорация, а рабочая инфраструктура. В этом разница между "цифровизацией на бумаге" и реальной трансформацией.
2⃣ Экономика внимания к деталям
Рост экономики города с 1-2% до 4,7% в год – это не случайность и не нефтедоллары. Это результат методичного создания экосистемы, где технологии снижают транзакционные издержки. Через "Московский инновационный кластер" можно получить и финансовую поддержку, и экспертизу, и доступ к инфраструктуре. Результат: треть товаров московских компаний идет на экспорт. Город перестал быть просто "местом с офисами" – он стал генератором стоимости. Причем в отраслях с наибольшей прибавленной стоимостью и наукоемкостью – IT, биотех.
3⃣ Связность как философия
Каршеринг, умные светофоры, метро, электрички, "это электробус", самокаты-велосипеды – на первый взгляд, типичный набор современного города. Но есть нюанс.
Москва делает ставку на микромобильность не ради моды, а потому что поняла: машина в собственности – это атавизм в мегаполисе с 13+ млн жителей. Город сознательно создает условия, где пользоваться сервисами удобно и эффективно.
Это тихая революция в головах: от "моя машина – моя крепость" к "зачем мне машина, если я могу быть мобильным без неё?".
4⃣ Императив развития
3,4% ВВП на НИОКР – цифра, которая ставит Москву в один ряд с технологическими державами. Город инвестирует в исследования не из альтруизма, а потому что понимает природу конкуренции в XXI веке. Сегодня города конкурируют за таланты, за инвестиции, за право быть хабом. Москва хочет быть не "богатым городом", а "городом, где создают будущее".
Цифровая модель управления, Big Data, предиктивная аналитика – всё это звучит футуристично. На деле это означает: власти видят проблемы до того, как они станут кризисами.
5⃣ Оборотная сторона рейтинга
Рейтинг Kept оценивал города по пяти критериям. Но самое интересное – между строк.
Москва обогнала Лондон.‼️ Подумайте об этом. Лондон – город с вековой традицией инноваций, финансовая столица мира, место, где изобрели метро. И вот российский город, который четверть века назад выходил из советской экономики, обходит его по цифровой зрелости.
Это говорит о двух вещах:
▪ Скорость имеет значение. У Москвы не было багажа "сложившегося статус-кво", она строила с чистого листа.
▪▪Политическая воля решает. Когда город становится проектом, а не просто административной единицей – происходят чудеса.
✔ Вместо резюме
Рейтинги приходят и уходят. Важнее другое: Москва доказала, что трансформация возможна, даже, если стартовые условия далеки от идеальных.
Город превратился из символа бюрократических лабиринтов в цифровую операционную систему, где каждый житель – пользователь с правами доступа к сервисам будущего.
0,1 балла до Сингапура? Это не проблема. Это напоминание, что есть куда расти. А в эпоху, когда города становятся главными игроками мировой экономики – это лучшая мотивация.
Но интереснее другое: как столица России обогнала Лондон, Шанхай и десятки других мегаполисов?
1⃣ Цифровизация бюрократии
Главное: город понял, что "умный" – это не про гаджеты, а про устранение трения между человеком и государством. Когда мама может записать ребенка в школу, не выходя из дома, когда бизнес открывается за день через портал, когда жалоба на яму во дворе обрабатывается за часы – это не технологии ради технологий. Это новый социальный контракт.
Десятки сервисов используются ежедневно миллионами москвичей. Но дело не в их числе. Дело в том, что эти сервисы реально работают. Это не декорация, а рабочая инфраструктура. В этом разница между "цифровизацией на бумаге" и реальной трансформацией.
2⃣ Экономика внимания к деталям
Рост экономики города с 1-2% до 4,7% в год – это не случайность и не нефтедоллары. Это результат методичного создания экосистемы, где технологии снижают транзакционные издержки. Через "Московский инновационный кластер" можно получить и финансовую поддержку, и экспертизу, и доступ к инфраструктуре. Результат: треть товаров московских компаний идет на экспорт. Город перестал быть просто "местом с офисами" – он стал генератором стоимости. Причем в отраслях с наибольшей прибавленной стоимостью и наукоемкостью – IT, биотех.
3⃣ Связность как философия
Каршеринг, умные светофоры, метро, электрички, "это электробус", самокаты-велосипеды – на первый взгляд, типичный набор современного города. Но есть нюанс.
Москва делает ставку на микромобильность не ради моды, а потому что поняла: машина в собственности – это атавизм в мегаполисе с 13+ млн жителей. Город сознательно создает условия, где пользоваться сервисами удобно и эффективно.
Это тихая революция в головах: от "моя машина – моя крепость" к "зачем мне машина, если я могу быть мобильным без неё?".
4⃣ Императив развития
3,4% ВВП на НИОКР – цифра, которая ставит Москву в один ряд с технологическими державами. Город инвестирует в исследования не из альтруизма, а потому что понимает природу конкуренции в XXI веке. Сегодня города конкурируют за таланты, за инвестиции, за право быть хабом. Москва хочет быть не "богатым городом", а "городом, где создают будущее".
Цифровая модель управления, Big Data, предиктивная аналитика – всё это звучит футуристично. На деле это означает: власти видят проблемы до того, как они станут кризисами.
5⃣ Оборотная сторона рейтинга
Рейтинг Kept оценивал города по пяти критериям. Но самое интересное – между строк.
Москва обогнала Лондон.‼️ Подумайте об этом. Лондон – город с вековой традицией инноваций, финансовая столица мира, место, где изобрели метро. И вот российский город, который четверть века назад выходил из советской экономики, обходит его по цифровой зрелости.
Это говорит о двух вещах:
▪ Скорость имеет значение. У Москвы не было багажа "сложившегося статус-кво", она строила с чистого листа.
▪▪Политическая воля решает. Когда город становится проектом, а не просто административной единицей – происходят чудеса.
✔ Вместо резюме
Рейтинги приходят и уходят. Важнее другое: Москва доказала, что трансформация возможна, даже, если стартовые условия далеки от идеальных.
Город превратился из символа бюрократических лабиринтов в цифровую операционную систему, где каждый житель – пользователь с правами доступа к сервисам будущего.
0,1 балла до Сингапура? Это не проблема. Это напоминание, что есть куда расти. А в эпоху, когда города становятся главными игроками мировой экономики – это лучшая мотивация.
Нобелевка уходит Марии Корине Мачадо. Потомку маркизов Торо, дочери сталелитейного магната, выпускнице американских школ-интернатов, многократно обращавшейся к американским президентам с просьбой о военном вмешательстве в Венесуэлу. Заявлявшей, что режим Мадуро можно свергнуть только "через военную интервенцию". Поддерживающей санкции США против собственной страны и военное развёртывание в регионе.
Венесуэльский конфликт описывают как противостояние демократии и диктатуры. Это неверно. С 1998 года там идет классово-расовая война. Впервые многоэтничная коалиция — темнокожие, метисы, индейцы, составляющие более 70% населения — получила политическое представительство через чавизм. До этого власть веками монополизировала белая элита, к которой принадлежит Мачадо.
Чависты — преимущественно темнокожие бедняки, оппозиция Чавесу - белые и состоятельные. Чавизм впервые признал культурные ценности и историю большинства на госуровне. Венесуэльская элита — не просто богатые. Она белая и европеизированная, с португальскими, испанскими, итальянскими корнями. Их дети учатся в США и Европе. Они смотрят на темнокожих соотечественников как на другой народ.
Первая волна эмиграции (1998-2014) состояла из среднего и высшего классов — бизнесменов, нефтяников, профессионалов, потомков европейских иммигрантов. Около 1-2 млн человек. Массовый исход нижних классов начался только с 2016 года, когда люди пешком шли через границы, спасаясь от экономического коллапса.
Социальная база Мачадо физически отсутствует в Венесуэле уже более 10 лет. Её "электорат" живёт в Майами, Мадриде и Лиссабоне. В стране остались преимущественно те, кого её класс всегда исключал из политики. Отсюда лёгкость, с которой она призывает к бомбардировкам — под ними окажутся не "её люди".
Нобелевский комитет не рассматривал кандидатуру Дональда Трампа всерьёз. Трамп для "либералов" — правый популист с авторитарными наклонностями. Мачадо представляет схожую, если не более экстремальную, позицию. Она мобилизует расовую элиту против большинства. Призывает к военному вмешательству, а не просто к жёсткой риторике. Поддерживает санкции, которые обрекают миллионы на голод, а больных – на смерть.
Разница в упаковке. Мачадо говорит на языке либеральных ценностей — "права человека", "демократия", "свобода". У неё правильные образование, связи, эстетика. Её расизм структурный, институциональный — не вульгарный, как у Трампа. Она направлена против "правильных" врагов: левых режимов, которые Запад привык считать угрозой.
Для Нобелевского комитета форма всегда важнее содержания.
Запад демонстрирует поразительное единодушие в игнорировании венесуэльской реальности. Госсекретарь называет Мадуро "главой наркокартеля, захватившего страну". Европарламент объявляет поддержку оппозиции "моральным долгом" и требует санкций. Все сходятся: венесуэльский конфликт — это борьба добра со злом, демократии с диктатурой, пропуская колониальную, по сути, историю. Местное население рассматривается как безликая масса, нуждающаяся в освобождении извне. Их политические предпочтения, идентичность и интересы не имеют значения. Важна только "демократия" в понимании элиты — та самая демократия, которая четыре десятилетия до Чавеса прекрасно уживалась с вопиющим расовым и классовым неравенством.
Что отсутствует полностью: понимание, что чавизм дал политический голос большинству. Признание, что управлять Венесуэлой без учёта интересов этих 70% невозможно — это потребует репрессий. Осознание, что экономические санкции бьют по беднякам, которых якобы освобождают.
Режим Мадуро авторитарен, коррумпирован и привёл страну к гуманитарной катастрофе. Но элита без народа не альтернатива. Многие венесуэльцы боятся возврата к старому порядку больше, чем страдают при нынешнем. Их голоса не слышны в западных столицах.
Комитет обосновал награду борьбой за мирный переход к демократии. В действительности это награда собственным иллюзиям Запада о том, что сложные социальные конфликты можно решить санкциями и бомбами, игнорируя интересы большинства и структурные расовые и классовые иерархии.
Венесуэльский конфликт описывают как противостояние демократии и диктатуры. Это неверно. С 1998 года там идет классово-расовая война. Впервые многоэтничная коалиция — темнокожие, метисы, индейцы, составляющие более 70% населения — получила политическое представительство через чавизм. До этого власть веками монополизировала белая элита, к которой принадлежит Мачадо.
Чависты — преимущественно темнокожие бедняки, оппозиция Чавесу - белые и состоятельные. Чавизм впервые признал культурные ценности и историю большинства на госуровне. Венесуэльская элита — не просто богатые. Она белая и европеизированная, с португальскими, испанскими, итальянскими корнями. Их дети учатся в США и Европе. Они смотрят на темнокожих соотечественников как на другой народ.
Первая волна эмиграции (1998-2014) состояла из среднего и высшего классов — бизнесменов, нефтяников, профессионалов, потомков европейских иммигрантов. Около 1-2 млн человек. Массовый исход нижних классов начался только с 2016 года, когда люди пешком шли через границы, спасаясь от экономического коллапса.
Социальная база Мачадо физически отсутствует в Венесуэле уже более 10 лет. Её "электорат" живёт в Майами, Мадриде и Лиссабоне. В стране остались преимущественно те, кого её класс всегда исключал из политики. Отсюда лёгкость, с которой она призывает к бомбардировкам — под ними окажутся не "её люди".
Нобелевский комитет не рассматривал кандидатуру Дональда Трампа всерьёз. Трамп для "либералов" — правый популист с авторитарными наклонностями. Мачадо представляет схожую, если не более экстремальную, позицию. Она мобилизует расовую элиту против большинства. Призывает к военному вмешательству, а не просто к жёсткой риторике. Поддерживает санкции, которые обрекают миллионы на голод, а больных – на смерть.
Разница в упаковке. Мачадо говорит на языке либеральных ценностей — "права человека", "демократия", "свобода". У неё правильные образование, связи, эстетика. Её расизм структурный, институциональный — не вульгарный, как у Трампа. Она направлена против "правильных" врагов: левых режимов, которые Запад привык считать угрозой.
Для Нобелевского комитета форма всегда важнее содержания.
Запад демонстрирует поразительное единодушие в игнорировании венесуэльской реальности. Госсекретарь называет Мадуро "главой наркокартеля, захватившего страну". Европарламент объявляет поддержку оппозиции "моральным долгом" и требует санкций. Все сходятся: венесуэльский конфликт — это борьба добра со злом, демократии с диктатурой, пропуская колониальную, по сути, историю. Местное население рассматривается как безликая масса, нуждающаяся в освобождении извне. Их политические предпочтения, идентичность и интересы не имеют значения. Важна только "демократия" в понимании элиты — та самая демократия, которая четыре десятилетия до Чавеса прекрасно уживалась с вопиющим расовым и классовым неравенством.
Что отсутствует полностью: понимание, что чавизм дал политический голос большинству. Признание, что управлять Венесуэлой без учёта интересов этих 70% невозможно — это потребует репрессий. Осознание, что экономические санкции бьют по беднякам, которых якобы освобождают.
Режим Мадуро авторитарен, коррумпирован и привёл страну к гуманитарной катастрофе. Но элита без народа не альтернатива. Многие венесуэльцы боятся возврата к старому порядку больше, чем страдают при нынешнем. Их голоса не слышны в западных столицах.
Комитет обосновал награду борьбой за мирный переход к демократии. В действительности это награда собственным иллюзиям Запада о том, что сложные социальные конфликты можно решить санкциями и бомбами, игнорируя интересы большинства и структурные расовые и классовые иерархии.
Джоэл Мокир получил Нобелевскую премию по экономике 2025 года за элегантный тезис: для устойчивых инноваций недостаточно знать, "что" работает — нужно понимать, "почему". Научное объяснение превращает разрозненные изобретения в самоподдерживающийся процесс роста. Европа XVIII-XIX веков создала эту связку науки и практики, вывела человечество из тысячелетий стагнации.
История медицины (моя любовь и область знаний) разрушает эту теорию немедленно.
Земмельвейс снизил смертность от родильной горячки с 18% до 1%, не понимая микробной теории — она появилась позже. Его затравило "научное сообщество" с теориями миазмов и гуморов. Вариолация работала столетиями без иммунологии. Паре спасал жизни без знания о бактериях. Парацельс создавал работающие препараты, будучи алхимиком. Сегодня мы используем преднизолон, литий, аспирин и общий наркоз, не понимая их механизмов полностью.
Противники эмпирики всегда обладали "научным пониманием" — системным, но неверным. Эмпирика опережает теорию. Всегда опережала. Промышленная революция началась с механиков-самоучек. Паровую машину создали до термодинамики.
Мокир формулирует как открытие классическую ошибку выжившего: объявляет следствие причиной. Но в данном случае эта ошибка удивительно удобна.
Последние Нобелевки образуют идеологический "пентагон".
▪️Аджемоглу (2024): западные институты оптимальны — "инклюзивные" (демократия плюс рынок) ведут к процветанию, "экстрактивные" (как в этом противном третьем мире) к бедности. Теория игнорирует, как европейское богатство строилось на работорговле и ограблении колоний.
▪️Мокир (2025): западная модель инноваций единственно верная.
▪️Голдин (2023): гендерное неравенство — вопрос индивидуального выбора и ожиданий. Максимальное гендерное равенство было в СССР через обобществление домашнего труда, но этот опыт не изучается.
▪️Дюфло (2019): бедность — плохие решения, требующие коррекции поведения бедных.
Паттерн ясен: признаём проблемы, но изучаем их строго внутри дозволенной рамки, игнорируя альтернативы, которые эти проблемы решали иначе — и часто эффективнее.
Это структурный механизм, не заговор. Исследования финансируются западными университетами, фондами, корпорациями, правительствами. Изучается не истина, а то, за что платят. Мокир не сравнивал
советскую индустриализацию и интеграцию науки в экономику — там нет грантов. "Научный консенсус" — консенсус профинансированных.
▪️Бернанке получил премию 2022 года за исследование банковских кризисов. Он был главой ФРС во время кризиса 2008, проводил политику, способствовавшую пузырю, организовал финансирование банков на триллионы. Палач стал экспертом по своим преступлениям. Система наградила его за продажу собственного провала, как "правильного управления кризисом".
Эти премии не наука. Это легитимация господства через научный авторитет.
Мокир получил награду в момент, когда Китай или Индия с Бразилией демонстрируют технологический рывок без западных институтов. Нобелевский комитет утверждает даже не уникальность западного пути среди других, а его единственность — что эмпирика прямо сейчас опровергает на наших глазах.
История медицины (моя любовь и область знаний) разрушает эту теорию немедленно.
Земмельвейс снизил смертность от родильной горячки с 18% до 1%, не понимая микробной теории — она появилась позже. Его затравило "научное сообщество" с теориями миазмов и гуморов. Вариолация работала столетиями без иммунологии. Паре спасал жизни без знания о бактериях. Парацельс создавал работающие препараты, будучи алхимиком. Сегодня мы используем преднизолон, литий, аспирин и общий наркоз, не понимая их механизмов полностью.
Противники эмпирики всегда обладали "научным пониманием" — системным, но неверным. Эмпирика опережает теорию. Всегда опережала. Промышленная революция началась с механиков-самоучек. Паровую машину создали до термодинамики.
Мокир формулирует как открытие классическую ошибку выжившего: объявляет следствие причиной. Но в данном случае эта ошибка удивительно удобна.
Последние Нобелевки образуют идеологический "пентагон".
▪️Аджемоглу (2024): западные институты оптимальны — "инклюзивные" (демократия плюс рынок) ведут к процветанию, "экстрактивные" (как в этом противном третьем мире) к бедности. Теория игнорирует, как европейское богатство строилось на работорговле и ограблении колоний.
▪️Мокир (2025): западная модель инноваций единственно верная.
▪️Голдин (2023): гендерное неравенство — вопрос индивидуального выбора и ожиданий. Максимальное гендерное равенство было в СССР через обобществление домашнего труда, но этот опыт не изучается.
▪️Дюфло (2019): бедность — плохие решения, требующие коррекции поведения бедных.
Паттерн ясен: признаём проблемы, но изучаем их строго внутри дозволенной рамки, игнорируя альтернативы, которые эти проблемы решали иначе — и часто эффективнее.
Это структурный механизм, не заговор. Исследования финансируются западными университетами, фондами, корпорациями, правительствами. Изучается не истина, а то, за что платят. Мокир не сравнивал
советскую индустриализацию и интеграцию науки в экономику — там нет грантов. "Научный консенсус" — консенсус профинансированных.
▪️Бернанке получил премию 2022 года за исследование банковских кризисов. Он был главой ФРС во время кризиса 2008, проводил политику, способствовавшую пузырю, организовал финансирование банков на триллионы. Палач стал экспертом по своим преступлениям. Система наградила его за продажу собственного провала, как "правильного управления кризисом".
Эти премии не наука. Это легитимация господства через научный авторитет.
Мокир получил награду в момент, когда Китай или Индия с Бразилией демонстрируют технологический рывок без западных институтов. Нобелевский комитет утверждает даже не уникальность западного пути среди других, а его единственность — что эмпирика прямо сейчас опровергает на наших глазах.
Правые и либертарианцы с помпой отпраздновали 100-летие своей любимой Мэгги. Никогда не понимал любови к ней людей, не имеющих хотя бы 10 млн фунтов в бумагах и недвиге в Лондоне. Поздравлю-ка и я ее.
1⃣ Праздник смерти и масштабы разлома
13 апреля 2013 года, когда Тэтчер умерла, сотни тысяч британцев вышли на улицы. Песня "Ding-Dong! The Witch Is Dead" (песня жевунов из "Волшебника страны Оз") вышла на 2-е место в чарте Великобритании и на 1-е в Шотландии. Север Англии, Уэльс, шахтёрские города, Шотландия радовались смерти политика, изменившего их судьбу. Это была не личная ненависть, а реакция на структурный переворот: завершение послевоенного компромисса между высшим классом и низами. Тэтчер вернула элите богатство, освободив её от социальных обязательств. Она не возродила империю, а нашла способ извлекать из неё ренту ещё несколько десятилетий.
2⃣ Выбор между лечением и паллиативом
К 1970-м Британия была в тупике: империя мертва, промышленность устарела, глобальное влияние исчезло. "Британская болезнь" стала экономическим "мемом.
Перед страной стояли два пути.
▪"лечение" - модернизация и реиндустриализация по немецкому образцу;
▪"паллиативная помощь" - жизнь за счёт прошлого, превращение имперского наследия в источник дохода.
Тэтчер выбрала второй. Морфином стал лондонский Сити, превращённый в гигантский механизм переработки глобального капитала. Он не создавал стоимость, а посредничал. "Большой взрыв" 1986-го — дерегулирование финансового сектора при радикальном снижении транзакционных налогов — открыл шлюзы для потоков денег, сделав Лондон финансовым казино.
3⃣ Новая аристократия и социальная ампутация
Параллельно шло разрушение производственной базы. Шахты, заводы, верфи закрывались. Север Англии и Уэльс превратились в экономические пустыни. Зачем лечить больное, если можно ампутировать? Лондон богател. Послевоенные ограничения на капитал, высокие налоги и стремление к социальному равенству были отменены. Элиту "освободили": появился новый класс финансистов, живущий не хуже старой аристократии, но без земли и производства. Тэтчеризм - "указ о вольности дворянской" в неолиберальной форме. Новый торжествующий класс нуждался не в рабочих, а в обслуге – так тэтчеризм открыл дорогу миграции, ставшей спустя четверть века неконтролируемой.
4⃣ Государство без общества
Фраза Тэтчер "нет такой вещи, как общество" стала политической программой. Государство не исчезло и не стало "маленьким" — оно сменило функции. Для элиты оно гарантировало экономическую свободу, для низов — усилило контроль. Рост полицейских бюджетов, подавление шахтёрских забастовок, уничтожение местного самоуправления, культурная цензура и Section 28 — оборотная сторона экономической либерализации.
Тэтчериизм породил неовикторианство, в котором социальное неравенство прикрывалось риторикой "ответственности" и "порядка". Его жертвами стали и "Шоу Бенни Хилла", закрытое под давлением Мэгги, и обычные люди. Система выработала новое классовое презрение — холодное и бюрократическое. «Бедные сами виноваты". Страна столкнулась с серией скандалов: банды мигрантов в депрессивных городах годами насиловали тысячи девочек при попустительстве властей. "Тэтчеровское" государство возложило вину на слабых за слабость. "Падшие девицы" из социальных низов не заслуживали защиты ни при старом, ни при новом "викторианстве".
5⃣ Возвращение к реальности
Имперское наследие исчерпаемо. Брексит разрушил миф о "глобальной Британии", офшоры теряют привилегии, деколониальный тренд подрывает старые связи. Производственной базы нет, социальная мобильность убита, жилищный кризис стал хроническим. Британия оказалась в состоянии затяжной ломки.
Когда в 2013 году “The Witch Is Dead” снова звучала по радио, это было не злорадство, а траур по стране, где "овцы съели людей" снова, где поколения коренных жителей были принесены в жертву ради благополучия интернациональной олигархии Сити. "Ведьма умерла", но её колдовство — вера в то, что "общества нет" — продолжает управлять телом британского государства. Британия так и не проснулась от сна о своей былой Империи.
1⃣ Праздник смерти и масштабы разлома
13 апреля 2013 года, когда Тэтчер умерла, сотни тысяч британцев вышли на улицы. Песня "Ding-Dong! The Witch Is Dead" (песня жевунов из "Волшебника страны Оз") вышла на 2-е место в чарте Великобритании и на 1-е в Шотландии. Север Англии, Уэльс, шахтёрские города, Шотландия радовались смерти политика, изменившего их судьбу. Это была не личная ненависть, а реакция на структурный переворот: завершение послевоенного компромисса между высшим классом и низами. Тэтчер вернула элите богатство, освободив её от социальных обязательств. Она не возродила империю, а нашла способ извлекать из неё ренту ещё несколько десятилетий.
2⃣ Выбор между лечением и паллиативом
К 1970-м Британия была в тупике: империя мертва, промышленность устарела, глобальное влияние исчезло. "Британская болезнь" стала экономическим "мемом.
Перед страной стояли два пути.
▪"лечение" - модернизация и реиндустриализация по немецкому образцу;
▪"паллиативная помощь" - жизнь за счёт прошлого, превращение имперского наследия в источник дохода.
Тэтчер выбрала второй. Морфином стал лондонский Сити, превращённый в гигантский механизм переработки глобального капитала. Он не создавал стоимость, а посредничал. "Большой взрыв" 1986-го — дерегулирование финансового сектора при радикальном снижении транзакционных налогов — открыл шлюзы для потоков денег, сделав Лондон финансовым казино.
3⃣ Новая аристократия и социальная ампутация
Параллельно шло разрушение производственной базы. Шахты, заводы, верфи закрывались. Север Англии и Уэльс превратились в экономические пустыни. Зачем лечить больное, если можно ампутировать? Лондон богател. Послевоенные ограничения на капитал, высокие налоги и стремление к социальному равенству были отменены. Элиту "освободили": появился новый класс финансистов, живущий не хуже старой аристократии, но без земли и производства. Тэтчеризм - "указ о вольности дворянской" в неолиберальной форме. Новый торжествующий класс нуждался не в рабочих, а в обслуге – так тэтчеризм открыл дорогу миграции, ставшей спустя четверть века неконтролируемой.
4⃣ Государство без общества
Фраза Тэтчер "нет такой вещи, как общество" стала политической программой. Государство не исчезло и не стало "маленьким" — оно сменило функции. Для элиты оно гарантировало экономическую свободу, для низов — усилило контроль. Рост полицейских бюджетов, подавление шахтёрских забастовок, уничтожение местного самоуправления, культурная цензура и Section 28 — оборотная сторона экономической либерализации.
Тэтчериизм породил неовикторианство, в котором социальное неравенство прикрывалось риторикой "ответственности" и "порядка". Его жертвами стали и "Шоу Бенни Хилла", закрытое под давлением Мэгги, и обычные люди. Система выработала новое классовое презрение — холодное и бюрократическое. «Бедные сами виноваты". Страна столкнулась с серией скандалов: банды мигрантов в депрессивных городах годами насиловали тысячи девочек при попустительстве властей. "Тэтчеровское" государство возложило вину на слабых за слабость. "Падшие девицы" из социальных низов не заслуживали защиты ни при старом, ни при новом "викторианстве".
5⃣ Возвращение к реальности
Имперское наследие исчерпаемо. Брексит разрушил миф о "глобальной Британии", офшоры теряют привилегии, деколониальный тренд подрывает старые связи. Производственной базы нет, социальная мобильность убита, жилищный кризис стал хроническим. Британия оказалась в состоянии затяжной ломки.
Когда в 2013 году “The Witch Is Dead” снова звучала по радио, это было не злорадство, а траур по стране, где "овцы съели людей" снова, где поколения коренных жителей были принесены в жертву ради благополучия интернациональной олигархии Сити. "Ведьма умерла", но её колдовство — вера в то, что "общества нет" — продолжает управлять телом британского государства. Британия так и не проснулась от сна о своей былой Империи.
Если бы кто-нибудь в декабре прошлого года сказал мне, насколько я окажусь прав, не поверил бы. Ну и тот самый случай, когда и не рад, что настолько прав.
Про Абу-Мухаммад аль-Джулани, он же Ахмед аль-Шараа
Про Абу-Мухаммад аль-Джулани, он же Ахмед аль-Шараа
Telegram
Глебсмит
Абу-Мухаммад аль-Джулани, он же Ахмед аль-Шараа – новое лицо «сирийских повстанцев». Потенциальный любимчик Запада, несмотря на 10 млн «награды за голову», которую назначили за него американцы. Они уже называют его «прогрессивным джихадистом».
Кто он такой?…
Кто он такой?…
Я работал в золотодобывающей компании в конце нулевых. Помню, как мы праздновали 🥂, когда цена золота впервые в истории пробила $1000 за унцию. Сегодня, 16 октября 2025 года, золото торгуется на уровне $4300 за унцию. Рост за 17 лет — более чем в четыре раза. За последний год — плюс 58%.
"Я это всё, конечно, понимаю как продолженье классовой борьбы".
Хронология без эмоций:
▪️Март 2008: $1,000 — впервые пробили психологическую отметку
▪️Сентябрь 2011: $1,920 — пик после Occupy и еврокризиса
▪️Август 2020: $2,070 — ковидный рекорд
▪️Октябрь 2025: $4,254 — новый исторический максимум📈
Что общего у всех этих пиков? Они совпадают не с экономическими кризисами как таковыми, а с моментами, когда доверие к системе даёт трещины.
2008 — рухнул консенсус о том, что финансовая система "под контролем"
2011 — Occupy показал, что классовое сознание может проснуться
2020 — пандемия обнажила хрупкость цепочек поставок и политических институтов
Золото растёт не тогда, когда экономике плохо. Оно растёт, когда элиты перестают верить в стабильность.
Техмиллиардеры сегодня строят бункеры в Новой Зеландии, покупают сельхозземлю, и физическое золото. Публично говорят про "инновации и оптимизм". Далио в 2019-м начал говорить "cash is trash" и призывать держать золото. Bridgewater, крупнейший хедж-фонд в мире, увеличил позицию в золоте многократно. Это не паника. Это рациональная подготовка людей, которые знают больше, чем говорят публично.
Что забавно: те же самые люди, которые днём защищают текущую систему, вечером от неё страхуются.
Днём они пишут в Twitter про "золотой век капитализма" и "величайший бычий рынок в истории". Вечером покупают актив, который растёт именно потому, что сами не верят в эту систему. Днём критикуют "марксистов" и "пессимистов". Вечером конвертируют капитал в металл, стоимость которого определяется недоверием к валютам и политическим институтам.
Это не лицемерие. Они понимают: можно быть оптимистом на публике и реалистом в портфеле, чтобы защитить активы, когда всё пойдёт не так. А в том, что "не так" пойдет точно, – есть полный консенсус.
Почему золото вообще стало снова актуальным после 40 лет относительного забвения?
После отказа от золотого стандарта в 1971-м и до 2000-х золото было скучным активом. Инфляция была под контролем, доллар был стабилен, система работала. Зачем золото?
2008 все изменил. Банки Запада начали QE (количественное смягчение) — печатание триллионов. Балансы центральных банков выросли в разы. Куда пошли эти деньги? В активы: акции, недвижимость, облигации. Индекс S&P 500 с 2009 года вырос более чем в 7 раз. Медианная цена дома в США — в 2,5 раза. Зарплаты? С поправкой на инфляцию — почти не выросли.
Это перераспределение снизу вверх. От тех, кто получает зарплату, к тем, кто владеет активами. Поэтому и растет золото — защита от будущей инфляции, которая неизбежна, когда долг достигнет критических уровней и придётся его девальвировать.
Марксистская ирония
Вот самое смешное: золото подтверждает марксистский тезис материально, пока его опровергают идеологически.
Маркс говорил: капитализм содержит внутренние противоречия, которые ведут к кризисам. Концентрация богатства + обнищание масс = нестабильность системы.
Элиты 40 лет твердили: "Маркс ошибался! Капитализм стабилен! Свободный рынок работает!"
Когда миллиардер критикует марксизм и одновременно скупает золото и строит бункер, он голосует кошельком за правоту Маркса. Он признаёт: система работает до тех пор, пока массы в неё верят. Главное, что показывает цена золота, это то, что элиты больше не уверены в стабильности порядка.
И готовятся.
Не апокалиптически — рационально. Диверсифицируют. Страхуются.
Золото не врёт. У него нет идеологии, нет повестки, нет Twitter-аккаунта. Оно просто отражает коллективную оценку рисков теми людьми, у которых больше всего причин эти риски правильно оценивать.
"Я это всё, конечно, понимаю как продолженье классовой борьбы".
Хронология без эмоций:
▪️Март 2008: $1,000 — впервые пробили психологическую отметку
▪️Сентябрь 2011: $1,920 — пик после Occupy и еврокризиса
▪️Август 2020: $2,070 — ковидный рекорд
▪️Октябрь 2025: $4,254 — новый исторический максимум📈
Что общего у всех этих пиков? Они совпадают не с экономическими кризисами как таковыми, а с моментами, когда доверие к системе даёт трещины.
2008 — рухнул консенсус о том, что финансовая система "под контролем"
2011 — Occupy показал, что классовое сознание может проснуться
2020 — пандемия обнажила хрупкость цепочек поставок и политических институтов
Золото растёт не тогда, когда экономике плохо. Оно растёт, когда элиты перестают верить в стабильность.
Техмиллиардеры сегодня строят бункеры в Новой Зеландии, покупают сельхозземлю, и физическое золото. Публично говорят про "инновации и оптимизм". Далио в 2019-м начал говорить "cash is trash" и призывать держать золото. Bridgewater, крупнейший хедж-фонд в мире, увеличил позицию в золоте многократно. Это не паника. Это рациональная подготовка людей, которые знают больше, чем говорят публично.
Что забавно: те же самые люди, которые днём защищают текущую систему, вечером от неё страхуются.
Днём они пишут в Twitter про "золотой век капитализма" и "величайший бычий рынок в истории". Вечером покупают актив, который растёт именно потому, что сами не верят в эту систему. Днём критикуют "марксистов" и "пессимистов". Вечером конвертируют капитал в металл, стоимость которого определяется недоверием к валютам и политическим институтам.
Это не лицемерие. Они понимают: можно быть оптимистом на публике и реалистом в портфеле, чтобы защитить активы, когда всё пойдёт не так. А в том, что "не так" пойдет точно, – есть полный консенсус.
Почему золото вообще стало снова актуальным после 40 лет относительного забвения?
После отказа от золотого стандарта в 1971-м и до 2000-х золото было скучным активом. Инфляция была под контролем, доллар был стабилен, система работала. Зачем золото?
2008 все изменил. Банки Запада начали QE (количественное смягчение) — печатание триллионов. Балансы центральных банков выросли в разы. Куда пошли эти деньги? В активы: акции, недвижимость, облигации. Индекс S&P 500 с 2009 года вырос более чем в 7 раз. Медианная цена дома в США — в 2,5 раза. Зарплаты? С поправкой на инфляцию — почти не выросли.
Это перераспределение снизу вверх. От тех, кто получает зарплату, к тем, кто владеет активами. Поэтому и растет золото — защита от будущей инфляции, которая неизбежна, когда долг достигнет критических уровней и придётся его девальвировать.
Марксистская ирония
Вот самое смешное: золото подтверждает марксистский тезис материально, пока его опровергают идеологически.
Маркс говорил: капитализм содержит внутренние противоречия, которые ведут к кризисам. Концентрация богатства + обнищание масс = нестабильность системы.
Элиты 40 лет твердили: "Маркс ошибался! Капитализм стабилен! Свободный рынок работает!"
Когда миллиардер критикует марксизм и одновременно скупает золото и строит бункер, он голосует кошельком за правоту Маркса. Он признаёт: система работает до тех пор, пока массы в неё верят. Главное, что показывает цена золота, это то, что элиты больше не уверены в стабильности порядка.
И готовятся.
Не апокалиптически — рационально. Диверсифицируют. Страхуются.
Золото не врёт. У него нет идеологии, нет повестки, нет Twitter-аккаунта. Оно просто отражает коллективную оценку рисков теми людьми, у которых больше всего причин эти риски правильно оценивать.
Проанализировали с коллегами бюджетные процессы в городах мира. Несмотря на все понятные сложности, Москва на уровне лучших стандартов и даже задает их в плане цифровизации, социальных сервисов и транспорта.
Подводя итог выплеска нутряного марксизма прошлой недели. Позвонили из "Огня" и предложили высказаться про сегодняшнюю классовую борьбу.
https://www.group-telegram.com/ogon_media/4703
https://www.group-telegram.com/ogon_media/4704
https://www.group-telegram.com/ogon_media/4703
https://www.group-telegram.com/ogon_media/4704
Telegram
ОГОНЬ
🙂 «Классовая борьба не исчезла с падением СССР — она стала односторонней»: политолог Глеб Кузнецов о нынешней борьбе с марксизмом (1/2)
✔️Сегодня на Западе у власти нет ни одного марксиста. Даже самые радикальные леваки не призывают к национализации банков…
✔️Сегодня на Западе у власти нет ни одного марксиста. Даже самые радикальные леваки не призывают к национализации банков…
НАРКОC 2025: ЧТО ПРОИСХОДИТ НА САМОМ ДЕЛЕ
В преддверии почти неизбежной американской военной операции против Венесуэлы под предлогом борьбы с наркотиками, стоит понять: с чего баня то упала.
1⃣ Вчера США ввели санкции против действующего президента Колумбии Густаво Петро. Его преступление? Он сказал вслух то, что все знают, но никто не должен произносить:
"Наркоторговцы живут в Майами, Нью-Йорке, Париже. Многие из них голубоглазые и блондины. Они живут рядом с домом Трампа в Майами, а не на лодках, по которым бьют ракеты".
Лула, президент Бразилии, добавил: "Торговцы наркотиками - такие же жертвы, как и наркоманы, потому что спрос создает предложение".
Петро теперь в одном санкционном списке с Путиным, Мадуро и Асадом. США бомбят суда в Карибском море (ок. 50 убитых за октябрь), готовят вторжение в Венесуэлу и объявили колумбийского и венесуэльского президентов "наркотеррористами".
2⃣ Три ключевых асимметрии
Экономика: Колумбийский крестьянин, выращивающий коку, получает 1% от цены кокаина на улицах Нью-Йорка. Зато больше 90% прибыли остается в США - на этапах транспортировки, дистрибуции, розницы и отмывания.
Насилие: Десятки тысяч убитых в Мексике, Колумбии, Центральной Америке. Американцы в полной безопасности (если речь про элитный сегмент) и неполной (если о простых) употребляют на $150 млрд наркотиков в год. Хантер Байден – наркоман со стажем, который что только не творил, но так и остался "жертвой", а не преступником, – заслуживает стать памятником этому подходу.
Ответственность: Вся вина на производителях. Роль американского спроса как движущей силы системы полностью игнорируется. США позиционируют себя жертвой агрессии извне. Связь между дорожкой кокаина в туалете элитного клуба и обезглавленным трупом подростка в Сьюдад-Хуарес в принципе непризнаваема для элиты.
3⃣ Флорида как столица наркокапитализма
В 1980-е через Майами отмывалось $7-12 млрд в год и творилась веселуха в стиле Scarface. Federal Reserve Bank Miami имел крупнейший избыток наличности в стране. Сегодня: объем денег в банках Флориды увеличился на порядки. Но они стали "безналичными", "серыми", "инвестированными".
Шурин госсекретаря Марко Рубио, ведущего крестовый поход против Петро и Мадуро, Орландо Сесилия был одним из крупнейших кокаиновых торговцев Майами. Его арест произошел в доме Рубио - DEA выломали дверь.
Наркокапитал трансформировался за три поколения: от уличных банд 80-х через инвестиции в недвижимость 90-х к политэлите сегодня. Третье поколение наркоденег теперь финансирует избирательные кампании и формирует внешнюю политику США.
4⃣ Кто зарабатывает помимо "картелей"?
ВПК: "План Колумбия" - $10+ млрд с 2000 года. Он самый крупный, но не единственный. Инициатива "Мерида" в Мексике продолжает модель.
Тюремная индустрия: 500,000 заключенных за наркотики (против 40,000 в 1980). Частные тюрьмы используют практически бесплатный труд.
Финансовый сектор: ООН оценивает глобальное отмывание в $400 млрд/год. Крупнейшие банки уличены и оштрафованы, но никто не сел в тюрьму - "too big to jail".
5⃣ ПАРАДОКС ЭФФЕКТИВНОСТИ
Если бы задачей Drug Enforcement Administration, созданного в 1973 году, было развитие наркоиндустрии, а не её подавление, это было бы самое эффективное предприятие в истории человечества.
Цифры:
1973 (создание DEA): рынок наркотиков в США ~$10-15 млрд
2025: рынок наркотиков в США ~$150 млрд
Бюджет DEA 1973: ~$75 млн Бюджет DEA 2025: ~$3.1 млрд
Общие расходы на "войну с наркотиками"
1973: ~$100 млн
2025: ~$51 млрд/год (федеральный + штаты)
Совокупные расходы с 1973: более триллиона
Отрасли, выросшие параллельно:
• Индустрия лечения наркозависимости: $42 млрд/год
• Частные тюрьмы: $5 млрд/год
• Тестирование на наркотики: $6+ млрд/год
• Оборудование и технологии для правоохранительных органов: десятки миллиардов
Число потребителей наркотиков в несколько раз больше
Эффективность с т.з. заявленной миссии: отрицательная. Эффективность с т.з. создания экосистемы зависимых отраслей: беспрецедентная.
А дальше следим, как авианосная группа США приближается к берегам "наркогосударства" Венесуэла.
В преддверии почти неизбежной американской военной операции против Венесуэлы под предлогом борьбы с наркотиками, стоит понять: с чего баня то упала.
1⃣ Вчера США ввели санкции против действующего президента Колумбии Густаво Петро. Его преступление? Он сказал вслух то, что все знают, но никто не должен произносить:
"Наркоторговцы живут в Майами, Нью-Йорке, Париже. Многие из них голубоглазые и блондины. Они живут рядом с домом Трампа в Майами, а не на лодках, по которым бьют ракеты".
Лула, президент Бразилии, добавил: "Торговцы наркотиками - такие же жертвы, как и наркоманы, потому что спрос создает предложение".
Петро теперь в одном санкционном списке с Путиным, Мадуро и Асадом. США бомбят суда в Карибском море (ок. 50 убитых за октябрь), готовят вторжение в Венесуэлу и объявили колумбийского и венесуэльского президентов "наркотеррористами".
2⃣ Три ключевых асимметрии
Экономика: Колумбийский крестьянин, выращивающий коку, получает 1% от цены кокаина на улицах Нью-Йорка. Зато больше 90% прибыли остается в США - на этапах транспортировки, дистрибуции, розницы и отмывания.
Насилие: Десятки тысяч убитых в Мексике, Колумбии, Центральной Америке. Американцы в полной безопасности (если речь про элитный сегмент) и неполной (если о простых) употребляют на $150 млрд наркотиков в год. Хантер Байден – наркоман со стажем, который что только не творил, но так и остался "жертвой", а не преступником, – заслуживает стать памятником этому подходу.
Ответственность: Вся вина на производителях. Роль американского спроса как движущей силы системы полностью игнорируется. США позиционируют себя жертвой агрессии извне. Связь между дорожкой кокаина в туалете элитного клуба и обезглавленным трупом подростка в Сьюдад-Хуарес в принципе непризнаваема для элиты.
3⃣ Флорида как столица наркокапитализма
В 1980-е через Майами отмывалось $7-12 млрд в год и творилась веселуха в стиле Scarface. Federal Reserve Bank Miami имел крупнейший избыток наличности в стране. Сегодня: объем денег в банках Флориды увеличился на порядки. Но они стали "безналичными", "серыми", "инвестированными".
Шурин госсекретаря Марко Рубио, ведущего крестовый поход против Петро и Мадуро, Орландо Сесилия был одним из крупнейших кокаиновых торговцев Майами. Его арест произошел в доме Рубио - DEA выломали дверь.
Наркокапитал трансформировался за три поколения: от уличных банд 80-х через инвестиции в недвижимость 90-х к политэлите сегодня. Третье поколение наркоденег теперь финансирует избирательные кампании и формирует внешнюю политику США.
4⃣ Кто зарабатывает помимо "картелей"?
ВПК: "План Колумбия" - $10+ млрд с 2000 года. Он самый крупный, но не единственный. Инициатива "Мерида" в Мексике продолжает модель.
Тюремная индустрия: 500,000 заключенных за наркотики (против 40,000 в 1980). Частные тюрьмы используют практически бесплатный труд.
Финансовый сектор: ООН оценивает глобальное отмывание в $400 млрд/год. Крупнейшие банки уличены и оштрафованы, но никто не сел в тюрьму - "too big to jail".
5⃣ ПАРАДОКС ЭФФЕКТИВНОСТИ
Если бы задачей Drug Enforcement Administration, созданного в 1973 году, было развитие наркоиндустрии, а не её подавление, это было бы самое эффективное предприятие в истории человечества.
Цифры:
1973 (создание DEA): рынок наркотиков в США ~$10-15 млрд
2025: рынок наркотиков в США ~$150 млрд
Бюджет DEA 1973: ~$75 млн Бюджет DEA 2025: ~$3.1 млрд
Общие расходы на "войну с наркотиками"
1973: ~$100 млн
2025: ~$51 млрд/год (федеральный + штаты)
Совокупные расходы с 1973: более триллиона
Отрасли, выросшие параллельно:
• Индустрия лечения наркозависимости: $42 млрд/год
• Частные тюрьмы: $5 млрд/год
• Тестирование на наркотики: $6+ млрд/год
• Оборудование и технологии для правоохранительных органов: десятки миллиардов
Число потребителей наркотиков в несколько раз больше
Эффективность с т.з. заявленной миссии: отрицательная. Эффективность с т.з. создания экосистемы зависимых отраслей: беспрецедентная.
А дальше следим, как авианосная группа США приближается к берегам "наркогосударства" Венесуэла.
Про философию момента пост выходного дня.
1. Ошибки — это не ошибки, это возможности
Подумал про то, что вчера в посте назвал парадоксом эффективности. Типа если бы у DEA была задача развить наркоторговлю и связанные отрасли, она была бы самой эффективной структурой в истории человечества. А так как задача – противоположная формально, то она самая неэффективная в этой же истории. Можно и по другому посмотреть. Коррупция, бюрократия и дисфункциональные институты - все работает в точности как задумано. Не провал системы. Деловая модель. Потому что решённая проблема — это конец экстракции прибыли. Результат не интересен, интересен процесс (не)решения.
2. Власть и иерархия продуцирует неразбериху
Если закон работает автоматически — это не про власть, это про парковочный автомат. Настоящая власть начинается там, где есть произвол. Кого остановить на дороге? Кого пропустить через границу? Кого уволить, а кому дать премию? Кому сделать карьеру? Противоречивое законодательство — не ошибка юристов, а технология: когда все потенциально виноваты, власть может придраться к любому. Кафкианская бюрократия - монополия на навигацию. Чем сложнее система, тем больше нужны "те, кто знает как". Как правило, они принадлежат к семьям «знающих как» на протяжении поколений и обладающих средствами «решать как надо».
3. Разделение властей — умножаем иерархии
Западная демократия гордится разделением властей. Результат? Теперь надо лоббировать не у одного царя, а в пяти инстанциях. У кого есть ресурсы? У героев предыдущего пункта, конечно. «Святые 90е» показали: когда все друг друга блокируют, выигрывает тот, кто грабит быстрее. Сдержки и противовесы создают больше иерархий и произвола, чем авторитаризм.
4. Хорошая клетка против плохой клетки
Человек всегда в клетке. Тело, культура, география, деньги — стенки никуда не денутся. Вопрос не "как выбраться", а "в какой конфигурации легче дышать". Зверинец 19го века (тесная клетка, эксплуатация до смерти) vs зоопарк Даррелла (просторный вольер под естественную среду). Оба — неволя. Но в одном можно жить спокойно и сытно.
5. Алгоритмы убьют последний люфт
Советский цензор мог ошибиться, устать, договориться. Западный издатель мог рискнуть ради гениальной книги. А алгоритм? Нетфликс снимает то, что модели просмотров одобряют. Ютуб банит автоматически. Нельзя обмануть, подкупить, умолить. Машина оптимизирует всё. Искусство обходить правила больше не работает — программный интерфейс не договаривается. Создатель контента пишет для алгоритма: заголовок под поисковую оптимизацию, длина под концентрацию внимания, содержание под безопасность бренда. Это уже не зоопарк Даррелла. Это промышленная ферма.
6. Капитализм вернулся к аграрной логике. Только теперь ты — урожай.
Выращивание: образование как инвестиция в человеческий капитал. Продуктивный сезон: 25-55 лет максимальной производительности. Сбор урожая: платформы выжимают ценность. Утилизация: пенсия и доход от инвестиций если повезло, иначе — социальная свалка..
Индустриальный рабочий имел навыки, привязку к месту, солидарность. Водитель Uber? Любой с правами, работает где угодно, разобщён. Хуже феодального крестьянина: тот хоть был нужен своему феодалу, жратву ему производил. Сегодня — взаимозаменяемая единица в глобальной цепочке.
7. Безос и мы — разные биологические виды
Энгельс и рабочие дышали одним воздухом в Манчестере. Энгельс зависел от этих рабочих. Они могли забастовать, сломать станки, в крайнем случае — достать физически. Безос? Мегаяхта, офшоры, космос. Географически недостижим. Работники писают в бутылки на складе. Забастовка? Закроет склад, откроет в другом месте. Луддизм? Страховка плюс роботы. Он не зависит от этих людей — они метаданные в панели управления.
"Человеческий капитал" — не метафора. Буквально - биологический материал на цифровой ферме. Мы прошли полный круг: от земледелия через индустрию — обратно к выращиванию. Только урожай теперь мы.
1. Ошибки — это не ошибки, это возможности
Подумал про то, что вчера в посте назвал парадоксом эффективности. Типа если бы у DEA была задача развить наркоторговлю и связанные отрасли, она была бы самой эффективной структурой в истории человечества. А так как задача – противоположная формально, то она самая неэффективная в этой же истории. Можно и по другому посмотреть. Коррупция, бюрократия и дисфункциональные институты - все работает в точности как задумано. Не провал системы. Деловая модель. Потому что решённая проблема — это конец экстракции прибыли. Результат не интересен, интересен процесс (не)решения.
2. Власть и иерархия продуцирует неразбериху
Если закон работает автоматически — это не про власть, это про парковочный автомат. Настоящая власть начинается там, где есть произвол. Кого остановить на дороге? Кого пропустить через границу? Кого уволить, а кому дать премию? Кому сделать карьеру? Противоречивое законодательство — не ошибка юристов, а технология: когда все потенциально виноваты, власть может придраться к любому. Кафкианская бюрократия - монополия на навигацию. Чем сложнее система, тем больше нужны "те, кто знает как". Как правило, они принадлежат к семьям «знающих как» на протяжении поколений и обладающих средствами «решать как надо».
3. Разделение властей — умножаем иерархии
Западная демократия гордится разделением властей. Результат? Теперь надо лоббировать не у одного царя, а в пяти инстанциях. У кого есть ресурсы? У героев предыдущего пункта, конечно. «Святые 90е» показали: когда все друг друга блокируют, выигрывает тот, кто грабит быстрее. Сдержки и противовесы создают больше иерархий и произвола, чем авторитаризм.
4. Хорошая клетка против плохой клетки
Человек всегда в клетке. Тело, культура, география, деньги — стенки никуда не денутся. Вопрос не "как выбраться", а "в какой конфигурации легче дышать". Зверинец 19го века (тесная клетка, эксплуатация до смерти) vs зоопарк Даррелла (просторный вольер под естественную среду). Оба — неволя. Но в одном можно жить спокойно и сытно.
5. Алгоритмы убьют последний люфт
Советский цензор мог ошибиться, устать, договориться. Западный издатель мог рискнуть ради гениальной книги. А алгоритм? Нетфликс снимает то, что модели просмотров одобряют. Ютуб банит автоматически. Нельзя обмануть, подкупить, умолить. Машина оптимизирует всё. Искусство обходить правила больше не работает — программный интерфейс не договаривается. Создатель контента пишет для алгоритма: заголовок под поисковую оптимизацию, длина под концентрацию внимания, содержание под безопасность бренда. Это уже не зоопарк Даррелла. Это промышленная ферма.
6. Капитализм вернулся к аграрной логике. Только теперь ты — урожай.
Выращивание: образование как инвестиция в человеческий капитал. Продуктивный сезон: 25-55 лет максимальной производительности. Сбор урожая: платформы выжимают ценность. Утилизация: пенсия и доход от инвестиций если повезло, иначе — социальная свалка..
Индустриальный рабочий имел навыки, привязку к месту, солидарность. Водитель Uber? Любой с правами, работает где угодно, разобщён. Хуже феодального крестьянина: тот хоть был нужен своему феодалу, жратву ему производил. Сегодня — взаимозаменяемая единица в глобальной цепочке.
7. Безос и мы — разные биологические виды
Энгельс и рабочие дышали одним воздухом в Манчестере. Энгельс зависел от этих рабочих. Они могли забастовать, сломать станки, в крайнем случае — достать физически. Безос? Мегаяхта, офшоры, космос. Географически недостижим. Работники писают в бутылки на складе. Забастовка? Закроет склад, откроет в другом месте. Луддизм? Страховка плюс роботы. Он не зависит от этих людей — они метаданные в панели управления.
"Человеческий капитал" — не метафора. Буквально - биологический материал на цифровой ферме. Мы прошли полный круг: от земледелия через индустрию — обратно к выращиванию. Только урожай теперь мы.
🪦Эпитафия республике
Когда Ришелье отправлял Миледи в Лондон с кинжалом для Бекингема, он метафорой "удара кинжалом на улице медников" буквально сказал: нужно убить не человека, а возможность альтернативы. Один точный удар способен не просто изменить баланс сил, а закрыть дорогу, по которой история могла пойти иначе.
27 октября 1999 года такой удар для Армении. Высшие руководители государства премьер Вазген Саркисян и спикер парламент Карен Демирчян убиты. Вместе с ними исчезла попытка построить государство на основе широкого консенсуса — не силового, не кланового, а институционального.
Обезглавленный альянс "Единство" - явление исключительное: союз ветерана войны и советского технократа. Саркисян обладал народной легитимностью, Демирчян — управленческим опытом и авторитетом старой школы. Вместе они представляли почти полный спектр армянской элиты — от военных и националистической интеллигенции до региональных кланов. Их объединение становилось началом настоящей республики: где власть строится на институтах, а не на личности; где конкуренция элит заменяет силовые перевороты; где компромисс возможен без унижения.
После убийства власть перешла к карабахской военной группе. Далеко не впервые в истории элита победившей провинции заняла центр. Винтовка родила власть. Но власть, рожденная из винтовки, не может породить государство: лишь удерживать захваченное.
Карабахский клан управлял Арменией как метрополией, захваченной провинцией. Государство превратилось в источник ренты. Монополии распределялись между приближенными. Конкуренция была уничтожена, модернизация остановлена, коррупция стала системной необходимостью. Правящая группа могла удерживаться только на клиентских сетях.
Вместе с институциональной политикой исчезла возможность мира. Для пришедших после 27.10 к власти война была не проблемой, а основой существования. На противоположной стороне встал Ильхам Алиев — наследник нефтяной монархии, выстроившей идентичность на обещании реванша. Армения существовала внутри мифа о победе, Азербайджан — в мифе о мести. И каждый режим производил для другого образ врага, без которого не мог объяснить самому себе, зачем существует. Замкнутая система.
Политическая жизнь в стране тоже замкнулась. После 1999 года ни один армянский режим не имел полноценной легитимности. Общество видело, как элиты богатеют, как армия превращается в источник дохода, как коррупция подменяет управление. Усталость накопилась и прорвалась в 2018 году.
"Бархатная революция" Никола Пашиняна заявлялась возвращением к идее общего дела. Но вместо институционального поворота страна получила новую форму персонализма.
Старые элиты были свергнуты, но вместо системы правил возникли новые "сети влияния". Пашинян говорил языком "простого человека" против коррупции, но управлял так же централизованно, как и предшественники. Проблема оказалась не в фамилиях — глубже: в разрушенной традиции институционального управления, в утрате культуры договорённости.
Финал известен. 44 дня войны и поражение. Несправляющаяся армия, демотивированное общество, диаспора, теряющая интерес к Родине. Это не случайность, а следствие. Когда пришло испытание, оказалось, что государства больше нет. Есть фрагменты: кланы, ведомства, личные лояльности. Не осталось общего.
27 октября 1999 года стал для Армении точкой необратимого излома. Тогда были уничтожены не просто лидеры, а сама возможность построить республику — в буквальном смысле res publica, общее дело. Из этого события последовательно выросли все остальные: клановый капитализм, зависимость от "мифа о победе", кризис легитимности, революция без институтов, военная катастрофа.
С тех пор Армения существует в логике выживания. Кланы сменяют друг друга, мифы перекраиваются, но общего интереса так и не появилось. Сегодня Пашинян оправдывает волну репрессий в адрес инакомыслящих идеей "4-й Республики", достаточно справедливо замечая, что третья обанкротилась. Но его ответственность в этом – никак не меньше, чем его предшественников. И можно быть уверенными, что пашиняновское "новое государство" будет мало отличаться от старого.
Когда Ришелье отправлял Миледи в Лондон с кинжалом для Бекингема, он метафорой "удара кинжалом на улице медников" буквально сказал: нужно убить не человека, а возможность альтернативы. Один точный удар способен не просто изменить баланс сил, а закрыть дорогу, по которой история могла пойти иначе.
27 октября 1999 года такой удар для Армении. Высшие руководители государства премьер Вазген Саркисян и спикер парламент Карен Демирчян убиты. Вместе с ними исчезла попытка построить государство на основе широкого консенсуса — не силового, не кланового, а институционального.
Обезглавленный альянс "Единство" - явление исключительное: союз ветерана войны и советского технократа. Саркисян обладал народной легитимностью, Демирчян — управленческим опытом и авторитетом старой школы. Вместе они представляли почти полный спектр армянской элиты — от военных и националистической интеллигенции до региональных кланов. Их объединение становилось началом настоящей республики: где власть строится на институтах, а не на личности; где конкуренция элит заменяет силовые перевороты; где компромисс возможен без унижения.
После убийства власть перешла к карабахской военной группе. Далеко не впервые в истории элита победившей провинции заняла центр. Винтовка родила власть. Но власть, рожденная из винтовки, не может породить государство: лишь удерживать захваченное.
Карабахский клан управлял Арменией как метрополией, захваченной провинцией. Государство превратилось в источник ренты. Монополии распределялись между приближенными. Конкуренция была уничтожена, модернизация остановлена, коррупция стала системной необходимостью. Правящая группа могла удерживаться только на клиентских сетях.
Вместе с институциональной политикой исчезла возможность мира. Для пришедших после 27.10 к власти война была не проблемой, а основой существования. На противоположной стороне встал Ильхам Алиев — наследник нефтяной монархии, выстроившей идентичность на обещании реванша. Армения существовала внутри мифа о победе, Азербайджан — в мифе о мести. И каждый режим производил для другого образ врага, без которого не мог объяснить самому себе, зачем существует. Замкнутая система.
Политическая жизнь в стране тоже замкнулась. После 1999 года ни один армянский режим не имел полноценной легитимности. Общество видело, как элиты богатеют, как армия превращается в источник дохода, как коррупция подменяет управление. Усталость накопилась и прорвалась в 2018 году.
"Бархатная революция" Никола Пашиняна заявлялась возвращением к идее общего дела. Но вместо институционального поворота страна получила новую форму персонализма.
Старые элиты были свергнуты, но вместо системы правил возникли новые "сети влияния". Пашинян говорил языком "простого человека" против коррупции, но управлял так же централизованно, как и предшественники. Проблема оказалась не в фамилиях — глубже: в разрушенной традиции институционального управления, в утрате культуры договорённости.
Финал известен. 44 дня войны и поражение. Несправляющаяся армия, демотивированное общество, диаспора, теряющая интерес к Родине. Это не случайность, а следствие. Когда пришло испытание, оказалось, что государства больше нет. Есть фрагменты: кланы, ведомства, личные лояльности. Не осталось общего.
27 октября 1999 года стал для Армении точкой необратимого излома. Тогда были уничтожены не просто лидеры, а сама возможность построить республику — в буквальном смысле res publica, общее дело. Из этого события последовательно выросли все остальные: клановый капитализм, зависимость от "мифа о победе", кризис легитимности, революция без институтов, военная катастрофа.
С тех пор Армения существует в логике выживания. Кланы сменяют друг друга, мифы перекраиваются, но общего интереса так и не появилось. Сегодня Пашинян оправдывает волну репрессий в адрес инакомыслящих идеей "4-й Республики", достаточно справедливо замечая, что третья обанкротилась. Но его ответственность в этом – никак не меньше, чем его предшественников. И можно быть уверенными, что пашиняновское "новое государство" будет мало отличаться от старого.
Любимый жанр "как это работает"
Atlantic Council (АС) — один из самых влиятельных think tanks США — представил доклад: "THE CRINK: Внутри российского блока поддержки".
Новый термин, акроним. China-Russia-Iran-North Korea. CRINK.
Когда AC пишет доклады - это не академическое упражнение. Это формулирование языка, которым будут говорить политики, журналисты, дипломаты.
Уже недостаточно говорить "авторитарные режимы" или "противники США"? Словотворчество — не украшение текста, а политическая технология. Термин группирует разные страны в единое целое, приписывает им общую сущность, предлагает готовый способ о них думать.
Итак, как это делается 🙌
1⃣ Создание неизменного врага
Доклад AС представляет Китай, Россию, Иран и Северную Корею как группу стран, по своей природе враждебных Западу. Ключевое — "по природе". Доклад на истории конфликтов показывает: эти страны всегда были и будут врагами Запада. Это не результат конкретной политики, а их сущность.
Такой подход снимает неудобные вопросы: Что, если расширение НАТО спровоцировало Россию? Что, если торговая война толкнула Китай к России? Что, если санкции объединяют противников? О чем говорит, что Германия с Францией за 70 лет воевали друг с другом трижды – они "априорно враждебны"?
2⃣ Фокус языка
О враге говорят в терминах бытия:
• "essential allies" (сущностные союзники)
• "unprecedented turn" (беспрецедентный поворот — как будто навсегда)
• "through 2050 and beyond" (до 2050 и далее — вечность)
• "fundamental reorientation" (фундаментальная переориентация)
О Западе — в терминах действия:
• "current administration" (текущая администрация — временная)
• "policy choices" (политический выбор — можно изменить)
• "strategic decisions" (стратегические решения — вопрос воли)
CRINK "существует". Запад "действует".
Россия и Китай — то, что они есть. Их союз "природный", "вековой", "неизбежный". США и Европа — то, что они вместе решают делать. Их политика — результат рационального выбора.
Расширение НАТО — это действие. Торговая война — это действие. Санкции — это действие. Доклад описывает их как "ответ на вечную и неизбежную угрозу", а не как фактор, эту угрозу создающий.
Язык бытия закрывает вопрос о причинах. Язык действия оставляет пространство для изменений. Применяя первый к врагам, а второй к себе, авторы программируют вывод: мы можем меняться, они — нет. Договариваться бессмысленно.
3⃣ Блокировка альтернатив
Когда враг "естественный", любая попытка договориться становится наивной или предательской.
Предлагаешь дипломатию? "Это умиротворение агрессора, как Мюнхен 1938 года". Хочешь переговоров? "С ними нельзя – они ж не совсем люди". Говоришь об экономической интеграции? "Кормление крокодила".
Термин "axis"- "ось", которым широко оперирует доклад - критически важен, активируя память о Второй мировой войне. Этим словом авторы переносят логику войны на уничтожения на современность.
В результате из всех возможных инструментов политики остаётся только один — военная сила.
Богатые структуры всегда правы. А ВПК – был и остается богатым. Если угроза временная, её можно решить, и институт станет ненужным. Но если угроза вечная — институт нужен вечно.
Поэтому враг должен представляться неизменным "по природе". Не "Россия проводит агрессивную политику" (и это пройдет), а "Россия всегда была экспансионистской" (это навсегда). Не "текущее руководство Китая выбрало конфронтацию" (смена курса возможна), а "китайская цивилизация стремится к мировому господству" (всегда). Нельзя спросить: "А может, попробуем другой подход?" Ответ готов: "Других подходов нет из-за природы угрозы".
Машина работает элегантно: объяви врага вечным → закрой альтернативы военной силе → используй военную силу → враг усиливает сопротивление → фиксируй правоту → увеличь бюджет → повтори.
Это не заговор злодеев. Это логика самосохранения любой большой системы: богатый институт найдёт способ остаться богатым. А термин CRINK — это очередная лист в бесконечной книге угроз, которая оправдывает существование бюджетов на борьбу с ней. Цикл всегда замыкается.
Atlantic Council (АС) — один из самых влиятельных think tanks США — представил доклад: "THE CRINK: Внутри российского блока поддержки".
Новый термин, акроним. China-Russia-Iran-North Korea. CRINK.
Когда AC пишет доклады - это не академическое упражнение. Это формулирование языка, которым будут говорить политики, журналисты, дипломаты.
Уже недостаточно говорить "авторитарные режимы" или "противники США"? Словотворчество — не украшение текста, а политическая технология. Термин группирует разные страны в единое целое, приписывает им общую сущность, предлагает готовый способ о них думать.
Итак, как это делается 🙌
1⃣ Создание неизменного врага
Доклад AС представляет Китай, Россию, Иран и Северную Корею как группу стран, по своей природе враждебных Западу. Ключевое — "по природе". Доклад на истории конфликтов показывает: эти страны всегда были и будут врагами Запада. Это не результат конкретной политики, а их сущность.
Такой подход снимает неудобные вопросы: Что, если расширение НАТО спровоцировало Россию? Что, если торговая война толкнула Китай к России? Что, если санкции объединяют противников? О чем говорит, что Германия с Францией за 70 лет воевали друг с другом трижды – они "априорно враждебны"?
2⃣ Фокус языка
О враге говорят в терминах бытия:
• "essential allies" (сущностные союзники)
• "unprecedented turn" (беспрецедентный поворот — как будто навсегда)
• "through 2050 and beyond" (до 2050 и далее — вечность)
• "fundamental reorientation" (фундаментальная переориентация)
О Западе — в терминах действия:
• "current administration" (текущая администрация — временная)
• "policy choices" (политический выбор — можно изменить)
• "strategic decisions" (стратегические решения — вопрос воли)
CRINK "существует". Запад "действует".
Россия и Китай — то, что они есть. Их союз "природный", "вековой", "неизбежный". США и Европа — то, что они вместе решают делать. Их политика — результат рационального выбора.
Расширение НАТО — это действие. Торговая война — это действие. Санкции — это действие. Доклад описывает их как "ответ на вечную и неизбежную угрозу", а не как фактор, эту угрозу создающий.
Язык бытия закрывает вопрос о причинах. Язык действия оставляет пространство для изменений. Применяя первый к врагам, а второй к себе, авторы программируют вывод: мы можем меняться, они — нет. Договариваться бессмысленно.
3⃣ Блокировка альтернатив
Когда враг "естественный", любая попытка договориться становится наивной или предательской.
Предлагаешь дипломатию? "Это умиротворение агрессора, как Мюнхен 1938 года". Хочешь переговоров? "С ними нельзя – они ж не совсем люди". Говоришь об экономической интеграции? "Кормление крокодила".
Термин "axis"- "ось", которым широко оперирует доклад - критически важен, активируя память о Второй мировой войне. Этим словом авторы переносят логику войны на уничтожения на современность.
В результате из всех возможных инструментов политики остаётся только один — военная сила.
Богатые структуры всегда правы. А ВПК – был и остается богатым. Если угроза временная, её можно решить, и институт станет ненужным. Но если угроза вечная — институт нужен вечно.
Поэтому враг должен представляться неизменным "по природе". Не "Россия проводит агрессивную политику" (и это пройдет), а "Россия всегда была экспансионистской" (это навсегда). Не "текущее руководство Китая выбрало конфронтацию" (смена курса возможна), а "китайская цивилизация стремится к мировому господству" (всегда). Нельзя спросить: "А может, попробуем другой подход?" Ответ готов: "Других подходов нет из-за природы угрозы".
Машина работает элегантно: объяви врага вечным → закрой альтернативы военной силе → используй военную силу → враг усиливает сопротивление → фиксируй правоту → увеличь бюджет → повтори.
Это не заговор злодеев. Это логика самосохранения любой большой системы: богатый институт найдёт способ остаться богатым. А термин CRINK — это очередная лист в бесконечной книге угроз, которая оправдывает существование бюджетов на борьбу с ней. Цикл всегда замыкается.