Некоторые могут спросить: «Почему вы настаиваете на том, что сообщество непоминающих — это раскол? Какая разница? Что вы выигрываете, какаяпольза от этих слов?» Разница — огромная, и вот почему:
1. Правда о расколе нужна ради спасения, а не ради спора. Если на основании Предания Церкви очевидно, что определённое явление — это раскол, то он существует независимо от того, признаёт ли это кто-то или нет. А если раскол существует, значит, все участвующие в нём находятся в состоянии смертного греха, который лишает надежды на спасение. Мы говорим об этом не из упрямства, а потому что желаем, чтобы все спаслись и чтобы верные остались в единстве с Церковью.
Мы продолжаем наблюдать, как верные священнослужители и миряне периодически участвуют в совместных богослужениях с раскольниками — и в мировом масштабе (например, общение с теми, кто признал ПЦУ), и на местном уровне (сослужение или участие в богослужениях непоминающих). Это уже временное отпадение для каждого из них в раскол. Это ненормально, это соблазн, и нужно об этом предупреждать.
Если же связь УПЦ или любой другой части Русской Православной Церкви с её центром рассматривать только как вопрос культуры, истории или политики, а не как вопрос веры и спасения, тогда правы те, кто утверждает, что её можно разорвать без духовных последствий. В таком случае даже можно найти логику в действиях властей, которые хотят подорвать именно цивилизационную, политическую и культурную основу Церкви, даже если она опирается на религиозную (например, деятельность УПЦ в интересах России обосновывается через констатацию религиозной связи с РПЦ). Почему власти не имеют права настаивать на этом, даже если с точки зрения официальных представителей Церкви нарушение этой связи не лишает нас возможности спасения и сохранения связи с Православной Церковью в целом? (Понятно, что у властей есть и сугубо «прагматические» цели — устранить из Церкви определённых людей, поставить «своих», отработать поставленные сверху задачи и финансовые потоки, и извлечь из всего этого выгоду. Но сейчас мы говорим не об этом.)
Однако в принципе, изменить культурную или политическую идентичность — не грех, тогда как изменить веру и отпасть от Церкви — смертельный грех. Следовательно, связь с Матерью-Церковью носит канонический и обязательный характер, а не просто административный, культурный, нравственный или политический. И прекращение этой связи — это именно раскол, а не просто нарушение, нравственный проступок или предательство культурного кода.
2. Молчание помогает расколу расти. Непоминающие не просто отделились — они активно притесняют тех, кого считают «своими же», агрессивно навязывают своё видение и углубляют раскол. Опасность со стороны неканонических объединений существует не только в Украине, но и во многих других местах, где находятся части РПЦ. Молчание с нашей стороны стало бы пособничеством. Мы обязаны открыто говорить о необходимом значении канонического единства для спасения.
3. Чёткая позиция защищает Церковь перед властью, хотя бы ради совести. Когда мы утверждаем, что соблюдение канонов — это условие спасения, выражающееся в поминовении Патриарха и связи с Церковью-Матерью, мы лишаем власть возможности объективно обвинять нас в «антинародности» или политической вражде. В таком случае любые гонения против УПЦ или других частей Матери-Церкви становятся очевидно религиозными, а не политическими. На деле, сохраняя связь с Матерью-Церковью, мы остаёмся самой патриотичной силой – потому что даём народу главное, единое на потребу, – возможность общения со Христом и спасения.
Некоторые могут спросить: «Почему вы настаиваете на том, что сообщество непоминающих — это раскол? Какая разница? Что вы выигрываете, какаяпольза от этих слов?» Разница — огромная, и вот почему:
1. Правда о расколе нужна ради спасения, а не ради спора. Если на основании Предания Церкви очевидно, что определённое явление — это раскол, то он существует независимо от того, признаёт ли это кто-то или нет. А если раскол существует, значит, все участвующие в нём находятся в состоянии смертного греха, который лишает надежды на спасение. Мы говорим об этом не из упрямства, а потому что желаем, чтобы все спаслись и чтобы верные остались в единстве с Церковью.
Мы продолжаем наблюдать, как верные священнослужители и миряне периодически участвуют в совместных богослужениях с раскольниками — и в мировом масштабе (например, общение с теми, кто признал ПЦУ), и на местном уровне (сослужение или участие в богослужениях непоминающих). Это уже временное отпадение для каждого из них в раскол. Это ненормально, это соблазн, и нужно об этом предупреждать.
Если же связь УПЦ или любой другой части Русской Православной Церкви с её центром рассматривать только как вопрос культуры, истории или политики, а не как вопрос веры и спасения, тогда правы те, кто утверждает, что её можно разорвать без духовных последствий. В таком случае даже можно найти логику в действиях властей, которые хотят подорвать именно цивилизационную, политическую и культурную основу Церкви, даже если она опирается на религиозную (например, деятельность УПЦ в интересах России обосновывается через констатацию религиозной связи с РПЦ). Почему власти не имеют права настаивать на этом, даже если с точки зрения официальных представителей Церкви нарушение этой связи не лишает нас возможности спасения и сохранения связи с Православной Церковью в целом? (Понятно, что у властей есть и сугубо «прагматические» цели — устранить из Церкви определённых людей, поставить «своих», отработать поставленные сверху задачи и финансовые потоки, и извлечь из всего этого выгоду. Но сейчас мы говорим не об этом.)
Однако в принципе, изменить культурную или политическую идентичность — не грех, тогда как изменить веру и отпасть от Церкви — смертельный грех. Следовательно, связь с Матерью-Церковью носит канонический и обязательный характер, а не просто административный, культурный, нравственный или политический. И прекращение этой связи — это именно раскол, а не просто нарушение, нравственный проступок или предательство культурного кода.
2. Молчание помогает расколу расти. Непоминающие не просто отделились — они активно притесняют тех, кого считают «своими же», агрессивно навязывают своё видение и углубляют раскол. Опасность со стороны неканонических объединений существует не только в Украине, но и во многих других местах, где находятся части РПЦ. Молчание с нашей стороны стало бы пособничеством. Мы обязаны открыто говорить о необходимом значении канонического единства для спасения.
3. Чёткая позиция защищает Церковь перед властью, хотя бы ради совести. Когда мы утверждаем, что соблюдение канонов — это условие спасения, выражающееся в поминовении Патриарха и связи с Церковью-Матерью, мы лишаем власть возможности объективно обвинять нас в «антинародности» или политической вражде. В таком случае любые гонения против УПЦ или других частей Матери-Церкви становятся очевидно религиозными, а не политическими. На деле, сохраняя связь с Матерью-Церковью, мы остаёмся самой патриотичной силой – потому что даём народу главное, единое на потребу, – возможность общения со Христом и спасения.
BY Узок путь, ведущий в жизнь
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Emerson Brooking, a disinformation expert at the Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, said: "Back in the Wild West period of content moderation, like 2014 or 2015, maybe they could have gotten away with it, but it stands in marked contrast with how other companies run themselves today." In 2018, Russia banned Telegram although it reversed the prohibition two years later. Russians and Ukrainians are both prolific users of Telegram. They rely on the app for channels that act as newsfeeds, group chats (both public and private), and one-to-one communication. Since the Russian invasion of Ukraine, Telegram has remained an important lifeline for both Russians and Ukrainians, as a way of staying aware of the latest news and keeping in touch with loved ones. Founder Pavel Durov says tech is meant to set you free Continuing its crackdown against entities allegedly involved in a front-running scam using messaging app Telegram, Sebi on Thursday carried out search and seizure operations at the premises of eight entities in multiple locations across the country.
from us