Сколько я себя помню, у нас дома в Теплом Стане на кухне, наверху кухонных шкафчиков, стояла коллекция маминой хохломы — большие красно-черные с золотом салатники, круглые как чугунки деревянные коробки для круп с плотно подогнанными деревянными крышками, набор хохломских стаканов с золотыми завитками, несколько мисочек с оранжево-золотистой рябиной на черном лаке, и обычная стеклянная бутылка из-под пива, раскрашенная под хохлому. Стояли они высоко, и на старой советской кухне без вытяжки с газовой плитой они накапливали на себе слой жирной пыли. Отмывать эти жир и пыль было трудно, а мама всегда требовала осторожности и говорила, что когда её не будет, мы ещё сто раз скажем ей спасибо за то, что после неё осталась эта коллекция.

Сначала эта коллекция меня раздражала, как раздражает всё, о чем родители говорят «вот-доживи-до-моих-лет-и-поймешь». Потом я к ней привыкла, она стала как «неотделимые улучшения»: если есть кухня, то должна быть и хохлома. А потом я её полюбила и оценила. Когда мамы не стало, я начала беречь эти рассохшиеся посудины. Они хранили маму, были напитаны ее прикосновениями и голосом. Та часть маминого праха, которая похоронена на русском кладбище в её родном Вильнюсе, уехала в купе фирменного поезда в одном из хохломских «чугунков».

Я никогда не бывала в городе Семёнове Нижегородской области. Там, где делают всю эту сияющую лаком красоту. Но я помню мамины рассказы про то, как они с папой ездили туда ещё в пору их горячей неофициальной любви; про то, как мастера хохломской росписи на обочинах дорог продавали украденную на производстве эту красоту; про то, как можно было обменять вот такую ручной росписи бутылку из- под пива на бутылку «Жигулёвского», купленную в магазине у обочины.

Я всегда хотела доехать до Семёнова, сама там что-нибудь поразглядывать и купить, но не сложилось. Я боялась, что мне не удастся поймать мамино настроение, что очарование маминых историй будет разрушено нищетой русской провинции. А вся та хохлома, которую я видела в продаже, была какая-то слишком новая и блестящая, без налёта детско-кухонных воспоминаний. Ничего хохломского сама я так за всю жизнь ни разу и не купила. Всё мамино - постаралась сохранить.

На днях в качестве новогоднего подарка от Нижегородского правительства я получила коробку с четырьмя ёлочными шарами, раскрашенными под хохлому. На них не было этого дешёвого блеска. И из коробки не пахло чудовищным дешевым лаком, как пахнет сувенирная арбатская хохлома. Я тут же вытащила один шар из коробки и, только взяв в руки, поняла, что шары не стеклянные. Они не раскрашены под хохлому. Это настоящие хохломские деревянные ёлочные шары.

На крупных нижних ветках живой ёлки такие шары смотрятся прекрасно, по-сказочному загадочно и богато. Странно, что никогда раньше хохломских ёлочных игрушек я не видела...

Я повесила шары и отправила в Нижний смс с благодарностью. Рассказала про мамину поездку в Семёнов, про то, как мама умела ценить по-настоящему качественные, дорогие красивые вещи, а мне в ответ прислали какой-то сногсшибательный ролик про второе рождение нижегородской семёновской хохломы.

Оказалось, что это ещё один безумный проект моего любимого губернатора Глеба Никитина — коллаборация «Хохломы» и Алёны Ахмадуллиной. Получилось настолько круто! У них теперь целый бутик в ГУМе :)) Туда надо сходить. Как в музей. Собственно, я сходила. И там всё: и шубы на «хохломской» подкладке, и шёлковые «хохломские» платки, и хохломская посуда, и ёлочные шары, и даже ковры под хохлому. Все это выглядит невероятно роскошно, богато и празднично, и при этом со вкусом. И ещё там обнаружились чудесные консультанты-экскурсоводы. Несмотря на ГУМ и соответствующие ему цены, в «Хохломе» совсем не чувствуешь себя униженной как Джулия Робертс в «Красотке». Нет ощущения, что «не ту дверь открыл» :) Всё рассказали, показали. И не было вот этого неискреннего, а порой и презрительного «вам помочь?». Такое предложение помощи обычно бесит, потому что за ним не желание помочь, а следование дурацкой пластиковой магазинной корпоративной культуре.

Тааак это неожиданно.