Daniel Orlov

Лежу ночью в располаге у штурмовиков, тщетно пытаясь заснуть после всего услышанного и пока даже не осознанного. Темнота пахнет мужским потом, злым военным железом и печеньем из раскрытой коробки. На соседней койке ворочается Полонский. У него в ногах свернулась собака, еще на Рождество прибившаяся к теплу и тушенке. Утром собрались ехать на полигон отстреливать привезенные нами бронеплиты. Те, что были куплены парнями на "подъемные" в донецком военторге, пуля со стальным наконечником либо пробивает насквозь, либо разбивает на черепки, держащиеся на клочьях СВМПЭ.

В располаге кроме нас только трое. Остальные накануне отправились в ПВД, а после сразу пешком на передок. Из них в вернется не больше трети. Это реальность.

Листаю телегу и злюсь от того, что опять ощущаю себя военным туристом. У меня в багажнике германского автомобиля нераспакованный кофр с камерами, пультами, лампами, проводами и микрофонами. Я не нашел в себе силы все это барахло достать. Подобное здесь кажется неуместным, впрочем, как и я сам.

В телеге обсуждают скучный роман Кантора в помутнении изданный моим приятелем Левенталем. Нахера это все обсасывать? Если бы не "вой на болотах", никто бы и не заметил. Кому интересна книжка чванливого мажора-эмигранта, напечатанная микроскопическим тиражом? Что он знает? Что он может нам сказать об нас? А о нем самом читать не интересно.

Вечером, меня спросили: "Ну, что там слышно?" Но где "там"? Если имеется в виду "Большая земля", то там тот же телек и интернет, что и здесь. В Москве дождь, в Питере неожиданно +16,5. Задержали дедушку с аккуратно уложенной по пакетами бабушкой. Большинство почему-то решило, что война уже закончилась и скоро разрешат смотреть ю-тьюб.

Если же говорить про писательские дела, то привычные склоки вокруг премий и грантов, взаимная неприязнь и прочие атрибуты творческого процесса. Некоторые, впрочем, отстранились и правильно: если и суждено сдохнуть от алкоголизма в безвестности, то хотя бы не опозориться перед смертью. Один плохой писатель увел лишнюю жену у другого плохого писателя. Обоим будет теперь что отрефлексировать в прозе.

Я не знаю, что сказать парням. Потому и молчал весь вечер. Тут еще кошки. Три кошки. У меня аллергия на кошачью шерсть, краснеют и чешутся глаза. Стеснялся, парни решат, что плачу. А я бы и заплакал. Плакал бы о них, пуще обо всех о нас. И легче бы не становилось. Легче тут вообще не становится. Тут только тяжелее и безысходнее. Это у всех во взгляде. Им нужна надежда на победу. Нужна справедливость и вера, что мы в своих теплых городах их не предадим ни делом, ни в сердцах сказанным словом. А мы все как-то так. Как-то так...

www.group-telegram.com/ye/daniel_orlov.com/951

14.8K viewsDaniel Orlov, Apr 2 at 11:40

Лежу ночью в располаге у штурмовиков, тщетно пытаясь заснуть после всего услышанного и пока даже не осознанного. Темнота пахнет мужским потом, злым военным железом и печеньем из раскрытой коробки. На соседней койке ворочается Полонский. У него в ногах свернулась собака, еще на Рождество прибившаяся к теплу и тушенке. Утром собрались ехать на полигон отстреливать привезенные нами бронеплиты. Те, что были куплены парнями на "подъемные" в донецком военторге, пуля со стальным наконечником либо пробивает насквозь, либо разбивает на черепки, держащиеся на клочьях СВМПЭ.

В располаге кроме нас только трое. Остальные накануне отправились в ПВД, а после сразу пешком на передок. Из них в вернется не больше трети. Это реальность.

Листаю телегу и злюсь от того, что опять ощущаю себя военным туристом. У меня в багажнике германского автомобиля нераспакованный кофр с камерами, пультами, лампами, проводами и микрофонами. Я не нашел в себе силы все это барахло достать. Подобное здесь кажется неуместным, впрочем, как и я сам.

В телеге обсуждают скучный роман Кантора в помутнении изданный моим приятелем Левенталем. Нахера это все обсасывать? Если бы не "вой на болотах", никто бы и не заметил. Кому интересна книжка чванливого мажора-эмигранта, напечатанная микроскопическим тиражом? Что он знает? Что он может нам сказать об нас? А о нем самом читать не интересно.

Вечером, меня спросили: "Ну, что там слышно?" Но где "там"? Если имеется в виду "Большая земля", то там тот же телек и интернет, что и здесь. В Москве дождь, в Питере неожиданно +16,5. Задержали дедушку с аккуратно уложенной по пакетами бабушкой. Большинство почему-то решило, что война уже закончилась и скоро разрешат смотреть ю-тьюб.

Если же говорить про писательские дела, то привычные склоки вокруг премий и грантов, взаимная неприязнь и прочие атрибуты творческого процесса. Некоторые, впрочем, отстранились и правильно: если и суждено сдохнуть от алкоголизма в безвестности, то хотя бы не опозориться перед смертью. Один плохой писатель увел лишнюю жену у другого плохого писателя. Обоим будет теперь что отрефлексировать в прозе.

Я не знаю, что сказать парням. Потому и молчал весь вечер. Тут еще кошки. Три кошки. У меня аллергия на кошачью шерсть, краснеют и чешутся глаза. Стеснялся, парни решат, что плачу. А я бы и заплакал. Плакал бы о них, пуще обо всех о нас. И легче бы не становилось. Легче тут вообще не становится. Тут только тяжелее и безысходнее. Это у всех во взгляде. Им нужна надежда на победу. Нужна справедливость и вера, что мы в своих теплых городах их не предадим ни делом, ни в сердцах сказанным словом. А мы все как-то так. Как-то так...

BY Daniel Orlov