Есть темы, которые не гремят в новостях, но определяют траекторию страны — медленно, без заголовков, без репортажей с места событий. Они растворяются в бытовых решениях: продать дом, переехать в город, закрыть школу, отменить автобус. Их невозможно свести к реформе или кампании — это фон, который становится будущим. Один из таких сюжетов — исчезновение малых территорий.
Стратегия пространственного развития до 2030 года, обнародованная правительством РФ, зафиксировала то, что давно было видно по соцсетям, билетам в один конец и пустеющим дворам: отток из малых и опорных территорий остановить уже не удастся. Прогноз звучит почти технически: доля населения, проживающего вне агломераций, сократится с 26,7% до 25,6%. Но за этим — не просто статистика. Это сигнал, что государство капитулировало перед собственным пространством.
До 2036 года — по оптимистичному сценарию — правительство надеется хотя бы «восстановить» текущую численность населения в стратегически важных опорных пунктах. То есть остановить падение не получится даже через десять лет. И это признание не инерции, а институционального отказа: от баланса, от распределённого развития, от идеи России как страны сети, а не страны-треугольника «Москва – Питер – агломерации».
Почему так происходит? Причины — в конкретных решениях и интересах. Энергетические компании не хотят вкладываться в обеспечение отдалённых территорий. Транспортники давно свернули логистику вне магистралей. Минфин десятилетиями мечтает об «оптимизации» социальной сферы, что в переводе на русский значит: меньше школ, меньше врачей, меньше дорог. И когда исчезает доступ к базовому — медицина, образование, транспорт — исчезает и желание жить. Люди уходят не потому, что хотят мегаполисов, а потому что на местах им буквально не оставили шанса. Сложность момента в том, что это делается не из злого умысла, а из комбинации экономического цинизма и управленческой усталости. Власть больше не планирует возвращение в малые города — она лишь фиксирует их умирание. Территории без инфраструктуры, без стимулирующих налогов, без кадровой поддержки автоматически становятся демографическими ловушками. И когда речь идёт о полутора миллионах человек, которые уйдут с опорных направлений — речь идёт об обнулении десятков районов, в том числе на границе, в стратегических поясах, в сырьевых регионах.
Поддержка регионов потребует тратить, строить, поставлять, финансировать. И если сегодня речь идёт о 1,5 миллионах, то завтра — это может быть последняя семья на карте, у которой просто выключили свет, автобус и врача. Без этих семей не будет устойчивого развития регионов.
Есть темы, которые не гремят в новостях, но определяют траекторию страны — медленно, без заголовков, без репортажей с места событий. Они растворяются в бытовых решениях: продать дом, переехать в город, закрыть школу, отменить автобус. Их невозможно свести к реформе или кампании — это фон, который становится будущим. Один из таких сюжетов — исчезновение малых территорий.
Стратегия пространственного развития до 2030 года, обнародованная правительством РФ, зафиксировала то, что давно было видно по соцсетям, билетам в один конец и пустеющим дворам: отток из малых и опорных территорий остановить уже не удастся. Прогноз звучит почти технически: доля населения, проживающего вне агломераций, сократится с 26,7% до 25,6%. Но за этим — не просто статистика. Это сигнал, что государство капитулировало перед собственным пространством.
До 2036 года — по оптимистичному сценарию — правительство надеется хотя бы «восстановить» текущую численность населения в стратегически важных опорных пунктах. То есть остановить падение не получится даже через десять лет. И это признание не инерции, а институционального отказа: от баланса, от распределённого развития, от идеи России как страны сети, а не страны-треугольника «Москва – Питер – агломерации».
Почему так происходит? Причины — в конкретных решениях и интересах. Энергетические компании не хотят вкладываться в обеспечение отдалённых территорий. Транспортники давно свернули логистику вне магистралей. Минфин десятилетиями мечтает об «оптимизации» социальной сферы, что в переводе на русский значит: меньше школ, меньше врачей, меньше дорог. И когда исчезает доступ к базовому — медицина, образование, транспорт — исчезает и желание жить. Люди уходят не потому, что хотят мегаполисов, а потому что на местах им буквально не оставили шанса. Сложность момента в том, что это делается не из злого умысла, а из комбинации экономического цинизма и управленческой усталости. Власть больше не планирует возвращение в малые города — она лишь фиксирует их умирание. Территории без инфраструктуры, без стимулирующих налогов, без кадровой поддержки автоматически становятся демографическими ловушками. И когда речь идёт о полутора миллионах человек, которые уйдут с опорных направлений — речь идёт об обнулении десятков районов, в том числе на границе, в стратегических поясах, в сырьевых регионах.
Поддержка регионов потребует тратить, строить, поставлять, финансировать. И если сегодня речь идёт о 1,5 миллионах, то завтра — это может быть последняя семья на карте, у которой просто выключили свет, автобус и врача. Без этих семей не будет устойчивого развития регионов.
BY Кремлевский шептун 🚀
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
The last couple days have exemplified that uncertainty. On Thursday, news emerged that talks in Turkey between the Russia and Ukraine yielded no positive result. But on Friday, Reuters reported that Russian President Vladimir Putin said there had been some “positive shifts” in talks between the two sides. The next bit isn’t clear, but Durov reportedly claimed that his resignation, dated March 21st, was an April Fools’ prank. TechCrunch implies that it was a matter of principle, but it’s hard to be clear on the wheres, whos and whys. Similarly, on April 17th, the Moscow Times quoted Durov as saying that he quit the company after being pressured to reveal account details about Ukrainians protesting the then-president Viktor Yanukovych. Messages are not fully encrypted by default. That means the company could, in theory, access the content of the messages, or be forced to hand over the data at the request of a government. On February 27th, Durov posted that Channels were becoming a source of unverified information and that the company lacks the ability to check on their veracity. He urged users to be mistrustful of the things shared on Channels, and initially threatened to block the feature in the countries involved for the length of the war, saying that he didn’t want Telegram to be used to aggravate conflict or incite ethnic hatred. He did, however, walk back this plan when it became clear that they had also become a vital communications tool for Ukrainian officials and citizens to help coordinate their resistance and evacuations. At its heart, Telegram is little more than a messaging app like WhatsApp or Signal. But it also offers open channels that enable a single user, or a group of users, to communicate with large numbers in a method similar to a Twitter account. This has proven to be both a blessing and a curse for Telegram and its users, since these channels can be used for both good and ill. Right now, as Wired reports, the app is a key way for Ukrainians to receive updates from the government during the invasion.
from ye
