​​Последняя война с Финляндией

С июня 1941 по сентябрь 1944 гг. СССР и Финляндия находились в состоянии войны. В Советском Союзе об этом конфликте предпочитали не вспоминать, так как во второй половине XX в. Финляндия представляла собой дружественное и во многом подчинённое государство. Поэтому, например, в культовых «А зори здесь тихие» главные герои, находясь в Карелии, воюют против немцев, а на советских мемориалах, посвящённых обороне Ленинграда, вы вряд ли встретите упоминания, кто именно держал кольцо блокады с севера.

За это время в Финляндии сложился собственный публичный нарратив о той войне. Я особенно подчеркну слово «публичный», потому что в историографии всё всегда куда более неоднозначно, просто какие-то академические работы «закрепляются» в публичных представлениях об истории, а какие-то, насколько бы качественными они ни были – нет.

После распада СССР финская версия событий начала экспансию в российское публичное пространство и, кажется, лишь со второй половины 2010-х гг. о себе стала громко заявлять непосредственно российская интерпретация, которая оппонирует финской и в отличие от советской не стесняется подчёркивать агрессивные планы и действия со стороны самой Финляндии. В целом, российский взгляд на события 1941 – 1944 гг. кажется мне более убедительным, нежели финский. Больше по теме советую читать и смотреть у @true_bair_irincheev, @blokada_ekskursii, @fnnstrussia и @koiranluoto.

Расхождения начинаются уже с хронологии. Для финской версии события 1941 г. являются переигровкой «Зимней войны» 1939 – 1940 гг. для чего даже используется термин «Война-продолжение». Напротив, отечественные специалисты акцентируют внимание, что конфликтная история советско-финских отношений началась не с 1939 г., а с 1918 г., когда русские войска приняли участие в финской Гражданской войне на стороне «красных», а победившие «белые» несколько раз вплоть до 1922 г. пытались захватить Восточную Карелию. Часть политических сил пестовали идею «Великой Финляндии» и в межвоенный период, так что к концу 1930-х гг. советское руководство имело причины опасаться этой страны.

Согласно финской версии, 25 июня 1941 г. Финляндия первой подверглась неспровоцированным бомбардировкам со стороны СССР, и лишь после этого была вынуждена вступить в войну. Российские историки подчёркивают, что финское военно-политическое руководство было привлечено немцами к обсуждению и реализации плана «Барбаросса», на территории Финляндии стояли немецкие войска, Люфтваффе пользовались финскими аэродромами, финские подлодки минировали советское побережье, а финские диверсанты совершили рейд на Беломорканал. Таким образом, к 25 июня Финляндия де-факто уже никак не являлась нейтральным государством.

Тем не менее формально между Финляндией и Германией не существовало никакого юридического военного союза, и Хельсинки, например, не подписывал «Берлинский пакт». Поэтому с финской точки зрения Финляндия вела как бы собственную, отдельную от Германии войну против СССР. Естественно, с российской точки зрения отсутствие формального финско-германского договора никак не отменяет их совместной скоординированной агрессии против Советского Союза.

В течение лета-осени 1941 г. Финляндия не только вернула утраченные в ходе «Зимней войны» территории, но и реализовала многолетнюю мечту о захвате Восточной Карелии. Значительную часть местного славянского населения оккупанты посадили в концлагеря, многие узники которых погибли от голода и болезней. В финских лагерях погиб и каждый третий от взятых ими советских военнопленных.

Кроме того, Финляндия приняла участие в блокаде Ленинграда с севера, став соучастницей нацистского геноцида. Существует миф о «благородстве» маршала Маннергейма, который якобы отказался штурмовать и обстреливать город своей юности. На самом деле относительная пассивность финнов на этом направлении объяснялась совершенно рациональными причинами – нежеланием рисковать кровавым штурмом Карельского укрепрайона (КаУР) и отсутствием подходящей артиллерии для обстрелов.

Об окончании последней советско-финской войны читайте в следующем посте.

​​Конец войны с Финляндией

После Сталинграда финское руководство стало раздумывать о сепаратном мире с Советским Союзом и Великобританией. Последняя объявила войну 6 декабря 1941 г., тогда как США всегда пытались давить на финнов только дипломатически.

В ходе переговоров весной 1944 г. СССР потребовал от Финляндии вернуться к границам 1940 г., самостоятельно выдворить немецкие войска со своей территории и заплатить репарации. Финны отказались.

В июне СССР начал наступление в Карелии, и за 10 дней советские войска на выборгском направлении прошли то расстояние, которое в «Зимнюю войну» они выгрызали в течение 3,5 месяцев. Однако второй этап операции с целью окончательно пересечь границу 1940 г. закончился неудачей. В советском повествовании этого сражения как бы и не было, рассказ о боях на Карельском перешейке обычно заканчивается освобождением Выборга. Однако в финской версии эта битва при Тали – Ихантала в конце июня – начале июля 1944 г. описывается как историческая победа.

И снова финская и российская интерпретации сходятся в конфликте. Финны считают, будто после взятия Выборга СССР намеревался вторгнуться в Финляндию, оккупировать её и в перспективе советизировать, как было в 1939 г. с проектом «Финляндской демократической республики». Соответственно, поражение при Тали – Ихантала якобы заставило Советский Союз предложить более мягкие условия мира.

С российской точки зрения, у СССР в 1944 г. изначально не было намерения оккупировать и советизировать Финляндию, о чём Сталин прямо заявлял союзникам на Тегеранской конференции. Нет никаких документальных свидетельств о подготовке оккупации. Таким образом, битва при Тали – Ихантала являлась для СССР второстепенной операцией, чья неудача никак не повлияла на его позицию, озвученную ещё весной.

Большую роль в остановке советского наступления сыграла немецкая поддержка. Перед тем как её предоставить, министр иностранных дел Германии Риббентроп добился письменного обязательства от финского президента Рюти, что тот не станет заключать сепаратного мира. К слову, лишь после этого, в конце июня 1944 г., США разорвали дипломатические отношения, хотя войну так и не объявили.

Тем не менее было ясно, что Советы могут организовать ещё одно наступление. Одновременно финнов выбили из оккупированной Карелии, а СССР стал продвигаться в Эстонии, угрожая финскому побережью. В начале августа Рюти сложил президентские полномочия и тем самым аннулировал договорённость с Риббентропом. Новым президентом стал маршал Маннергейм, который повёл дело к сепаратному миру на советских условиях. Перемирие вступило в силу 4 – 5 сентября, и было официально подписано 19 сентября, причём СССР действовал и за себя, и за Великобританию.

Финляндия вернулась к границам 1940 г. и дополнительно уступила район Печенги, потеряв выход к Баренцеву морю. Советский Союз получил в своё распоряжение её порты и военно-морские базы. Финны обязались выдворить немцев со своей территории, что обернулось Лапландской войной. Страна выплачивала репарации и проводила демилитаризацию. Были распущены и запрещены радикальные правые и националистические организации, легализована Компартия, а её представитель возглавил МВД. Наконец, финны обязались провести суд над своей политической (но не военной) верхушкой, виновной в агрессии. Хельсинский процесс состоялся в 1945 – 1946 гг., но все осуждённые были амнистированы уже к 1949 г.

Оценки последующих советско-финских отношений также разнятся. Российская интерпретация акцентирует внимание на выгодах, которые получила нейтральная Финляндия от внеблокового статуса в условиях «Холодной войны». Финская интерпретация более критична и акцентирует внимание на отсутствии «полноценного» суверенитета. Хотя страна оставалась либеральной демократией с рыночной экономикой, СССР непосредственно влиял на состав её правительств и во многом поддерживал власть авторитарного президента Урхо Кекконена, который правил страной 26 лет с 1956 по 1982 гг.

Больше по теме советско-финских отношений советую читать у @true_bair_irincheev, @blokada_ekskursii, @fnnstrussia и @koiranluoto.

Автор @law_and_labour завёл ещё один канал, где делится интересными обложками, титульными листами и прочими элементами оформления книг и журналов из собственной коллекции, особенно межвоенного периода 1920 – 1930-х гг. Всё как мы любим.

Генерал Людендорф взирает на читателя с первого русскоязычного издания его воспоминаний, выпущенных в Югославии в 1921 г.

https://www.group-telegram.com/a_book_cover/37

​​Не только 10 сталинских ударов: о каноне ВОВ и месте поражений в нём

У Великой Отечественной войны, как и любого другого конфликта, существует свой канон из событий и личностей, о которых знают и помнят больше всего. Под «каноном» я имею в виду набор сюжетов, которые присутствуют в «популярном» знании – о них пишут книги, снимают фильмы, делают игры, они присутствуют в образовательных программах и музейных экспозициях, их героям ставят памятники. Есть общий национальный канон, есть ассоциированные с ним региональные каноны с собственной спецификой.

Сюжеты вне канонов чаще всего не являются «запретными» в буквальном смысле. Они тоже отражены в литературе и искусстве, просто о них знают куда меньше людей: либо профессиональные исследователи, либо дотошные любители истории.

За 80 лет национальный канон о Великой Отечественной неоднократно менялся. Такие судьбоносные вехи, как Москва, Сталинград и Берлин вошли в него сразу, а вот Брестскую крепость, например, стали канонизировать лишь с начала 1950-х гг. и окончательно утвердили к середине 1960-х гг. Битва за Новороссийск была включена в канон в годы правления её непосредственного участника Брежнева и исключена после его смерти. «10 сталинских ударов» – наступательные операции 1944 г., то появлялись, то исключались в зависимости от государственного и общественного отношения к фигуре Сталина.

В течение последних 15 лет в канон оказалась включена битва за Ржев, которой не было в советском популярном рассказе. Тут стоит похвалить современную российскую политику памяти, которая в отличие от советской не боится канонизировать в том числе и неудачи Советского Союза (Ржев был взят лишь с четвёртой попытки).

С памятью о поражениях СССР разговор вообще отдельный. В советские годы в каноне были отмечены первые месяцы «Барбароссы» и операция «Блау», всё-таки без них не был возможен разговор о последующих победах. В постсоветский период появилось широкое знание о других неудачах до «коренного перелома» – о четырёх безуспешных попытках прорвать блокаду Ленинграда, Демянском котле, уже упомянутом Ржеве, Второй и Третьей битвах за Харьков, крахе Крымского фронта.

Впрочем, до сих пор относительно малоизвестными с точки зрения «популярного знания» остаются неудачи во второй, «наступательной», половине войны. Я снова подчеркну выражение «популярное знание», так как для специалистов и исследователей никаких секретов тут нет.

Много ли вы слышали, например, об операции «Полярная звезда» – безуспешной попытке окончательно снять блокаду Ленинграда ещё в феврале – апреле 1943 г.? Или о том, что освобождение Минска планировалось одновременно с освобождением Киева в первой половине ноября 1943 г.? Однако наступления с октября 1943 по март 1944 г. окончились неудачами или ограниченным продвижением, так что освобождение Беларуси состоялось лишь в результате «Багратиона» в июне – июле 1944 г.

После снятия блокады Ленинграда в январе 1944 г. советские войска устремились к Нарве с целью приступить к освобождению Эстонии. Однако в феврале советское наступление было остановлено, и в итоге немцы успешно обороняли Нарву вплоть до конца июля.

В мае 1944 г. немцы успешно ликвидировали советские плацдармы на Днестре, в результате чего Ясско-Кишинёвская операция произошла не одновременно с «Багратионом», а лишь в конце августа. О малоизвестном у нас, но широко известном в Финляндии сражении при Тали — Ихантала в июне – июле 1944 г. я упоминал в одном из предыдущих постов. Первая попытка взять Восточную Пруссию была предпринята ещё в октябре 1944 г., но успехом увенчалось лишь второе наступление уже в январе – апреле 1945 г.

Нежелание акцентировать внимание на поражениях естественно, но важно помнить и о них. Во-первых, это ценное историческое знание само по себе. Во-вторых, дань уважения сражавшимся и погибавшим там советским воинам. В-третьих, прививка от мифов, причём как «разоблачительных» (вроде вымышленного нежелания советского руководства вовремя деблокировать Ленинград), так и «шапкозакидательных» (вроде игнорирования, насколько борьба была тяжела, а успех не гарантирован даже в конце войны).

⚔️ Ненависть по обе стороны баррикад: что происходит с поляризацией в США?

Последние недели США, а следом за ними и весь мир обсуждают убийство консервативного активиста Чарли Кирка, застреленного во время выступления на кампусе в Университете долины Юты.

Дискуссия о глубинных причинах трагедии развернулась и в русскоязычном пространстве. Так, близкие нашему изданию авторы — Павел Дубравский, Арсентий Тропаревский, Константин Сальников и Михаил Пожарский — поспорили друг с другом об идеологических мотивах преступника, конфликтах и расколах в американском обществе, «левом» и «правом» политическом насилии.

Почему США стали «чемпионами» по уровню поляризации среди демократий, по каким причинам американцы так обозлились друг на друга и можем ли мы сделать из этого какие-то глобальные выводы — разобрался наш редактор Александр Бочаров.

Гражданская война: история понятия

Гражданская война – худшее, что может случиться с национальным государством эпохи Модерна. Гражданскую войну обычно боятся, и чаще всего любая цена кажется приемлемой, лишь бы её не допустить.

К термину «революция» отношение более сложное. Для консерваторов большинство революций являются на самом деле «гражданскими войнами». Прогрессисты же отделяют «революцию» как процесс радикальной трансформации общества от «гражданской войны». В ходе самих гражданских войн разные стороны также могут отрицать сам факт «гражданской войны» как таковой и говорить либо о «революции», либо о подавлении антиконституционного мятежа, либо о войне за независимость одной нации от другой.

Как на протяжении тысячелетий менялись понятия о «гражданской войне» и «революции», и какое значение этим терминам придавали в Древнем Риме, Англии, Франции, Соединённых Штатах и России?

Автор: Саид Заляев, автор телеграм-канала @SlovaConflicti

Читайте о «гражданских войнах» и «революциях» на нашем сайте!

​​Немцы после войны

В издательстве @alpinanonfiction вышла книга «Немцы после войны: как в Западной Германии удалось преодолеть нацизм», которую написал историк-германист, доцент СПбГУ Николай Власов.

На тему послевоенной Западной Германии и преодоления нацистского прошлого на русском языке опубликовано уже много чего: как переводов, так и оригинальных исследований, как академических трудов, так и популярной литературы. Тут я расхожусь с автором, который во введении почему-то называет этот период «белым пятном» для русскоязычного читателя. Мне субъективно так не кажется. В любом случае, очередная книга на эту тему вышла достойной.

Автор избежал соблазна обобщения при разговоре о «Западной Германии», а показал разницу между тремя оккупационными зонами. Например, американцы желали анкетировать и классифицировать всех немцев в соответствии с их ролью в «Третьем Рейхе» с целью последующей денацификации и «перевоспитания». Британцы в основном анкетировали только претендентов на значимые должности. Французы же вообще видели мало разницы между немцами и нацистами, поэтому в их оккупационной зоне масштабы денацификации оказались самыми скромными.

Американцы были пионерами в деле постепенной передачи власти «хорошим немцам» и лицензировании новых СМИ. Британцы оказались менее расторопны, а уж французы из-за недоверия к любым немцам стали самыми медлительными. При этом экономически легче жилось в сельскохозяйственной американской зоне, а хуже – в промышленной британской.

Интересны рассуждения о денацификации. Принято считать, что она провалилась, и это правда – но только если воспринимать «денацификацию» исключительно как наказание преступников. Однако с конца 1940-х гг. «денацификация» в первую очередь стала пониматься как «профилактика», а не как «наказание».

Действительно, люди с нацистским прошлым спокойно продолжили делать успешные карьеры в Федеративной республике, но при условии абсолютной лояльности новому режиму. Ни о какой публичной ностальгии о «Третьем Рейхе» или действиях по его «реставрации» не могло идти и речи. Это сильно отличало ФРГ от Веймарской республики, где ностальгия по «Второму Рейху» и попытки его реставрации являлись неотъемлемой частью политической жизни.

Чиновники, дипломаты, военные, промышленники, врачи, юристы, учителя и преподаватели – словом, представители профессиональных сообществ – действительно остались на своих местах. Однако нацистские политики, статусные функционеры НСДАП своей прежней деятельностью заниматься уже не могли. Доступ на государственную службу или в основные парламентские партии, например, для гауляйтеров был закрыт. Они могли заниматься чем угодно в качестве частных лиц, иногда даже неплохо жить, но уже сугубо вне политики.

Терпимость к лояльным или смирившимся «бывшим» заканчивалась сразу же, когда те пытались переиграть сложившиеся правила. Одна из глав книги как раз посвящена борьбе против ультраправых в ФРГ 1950-х гг., которая не ограничивалась федеральным запретом Социалистической имперской партии, но также включала запрет двух десятков неонацистских организаций на региональном уровне. Одним словом, действовала формула: «бывших нацистов – прощать, нынешних – наказывать». Это тоже важно учитывать, рассуждая о денацификации.

Наконец, автор убедительно показал, в каком обществе пришлось выстраивать новые демократические институты. Это было общество, где «демократия» являлась скорее ругательным словом, большая часть населения не интересовалась политикой, хотя дисциплинировано ходила на выборы, чтобы проголосовать за «свою» партию. При этом политикам не доверяли, а порядок считали куда более важной ценностью, чем свобода.

Веймарскую республику часто именуют «республикой без республиканцев», но ранняя ФРГ была точно такой же «демократией без демократов» – её политические институты, созданные меньшинством, долгое время «обгоняли» сознание индифферентного к демократии и конформистского большинства. Однако Бонну, в отличие от Веймара, повезло с эпохой – вторая половина XX в. оказалась на Западе куда более сытым и спокойным временем, чем первая половина столетия.

​​Судьба технократа

О Людвиге Эрхарде знают исключительно как об организаторе денежной реформы и первом министре экономики в ФРГ, отце «немецкого экономического чуда». Продвигаемая им «социальная рыночная экономика» со временем превратилась в синоним выражения «за всё хорошее против всего плохого». В современной Германии Эрхарда записывают в «свои» буквально все: от неолибералов до левой Сары Вагенкнехт.

В общем, образ Эрхарда мифологизировался и упростился до «какого-то хорошего мужика из прошлого». Тем полезнее знать об этой фигуре чуть более подробно.

Эрхард родился и вырос в семье баварского торговца текстилем. Ветеран Первой мировой войны, был ранен на Западном фронте. В веймарские годы отучился на экономиста, получил степень и стал работать в различных академических институтах. В политику не лез, поэтому спокойно продолжал работать и при нацистах, а в годы войны даже консультировал ведомства насчёт эксплуатации оккупированных территорий, за что получил Крест военных заслуг 2-й степени, которым награждали отличившихся «тыловиков».

Описание восстановления и будущей либерализации экономики после ожидаемого поражения Эрхард написал ещё в годы войны и, будучи аполитичным технократом, предусмотрительно отправил его как в СС, где этим вопросом всерьёз интересовались, так и антигитлеровским заговорщикам. Естественно, в 1945 г. у Эрхарда не возникло никаких проблем, чтобы стать консультантом уже у американских оккупантов.

По своему мировоззрению экономист склонялся к либералам, но решил присоединиться к более популярным христианским демократам, чтобы «изнутри» способствовать переходу главной партии «буржуазного» спектра на рыночные позиции, что во второй половине 1940-х гг. было вовсе неочевидно – там хватало людей, симпатизировавших «христианскому социализму».

В итоге компромиссом стала та самая «социальная рыночная экономика». На постсоветском пространстве Эрхарда чаще вспоминают в связи с «рыночной» денежной реформой в июне 1948 г., которая ввела новую марку с жёстким курсом обмена и отпустила цены. Для современников это была крайне непопулярная «шоковая терапия». Будущая главный редактор газеты «Die Zeit» Марион Дёнгоф утверждала, что назначение «либерального реформатора» министром экономики стало бы третьей катастрофой для Германии после Гитлера и расчленения Союзниками. Денежную реформу положительно оценили лишь постфактум после повышения уровня жизни.

Однако у нас часто забывают о втором, «социальном», столпе политики Эрхарда. В 1952 г. был принят Закон о равном распределении тягот, согласно которому все собственники недвижимости, вкладов и ценных бумаг должны были в течение 30 лет выплатить 50% стоимости своих активов по состоянию на июнь 1948 г. Собранные деньги уплачивались беженцам с восточных территорий, инвалидам войны, бездомным, военнопленным и тем, чьи сбережения сгорели из-за денежной реформы.

Примечательно, что в исторической памяти министр экономики Эрхард неразрывно связан с Конрадом Аденауэром, который его откровенно не любил. Первый глава правительства ФРГ очень не хотел, чтобы Эрхард стал преемником, хотя при этом не подготовил никакой значимой альтернативы. Министр экономики всё же стал канцлером в октябре 1963 г., но его предшественник не сдался и продолжил интриговать. Справедливости ради, выходец из академических институтов Эрхард действительно плохо подходил для роли публичного политика и лидера разношёрстной межпартийной коалиции.

Канцлер выиграл парламентские выборы в сентябре 1965 г., но всего через год коалиция христианских демократов с либералами развалилась, и к огромному удовольствию старика Аденауэра Эрхард покинул свой пост. Многолетний министр экономики и канцлер от ХДС официально вступил в эту партию либо в последние месяцы своего правления, либо уже после отставки.

Остаток жизни Эрхард провёл в статусе уважаемого пенсионера. Незадолго до смерти в 1977 г. он подвёл итог своей деятельности:

«Как федеральному министру, мне приходилось тратить 80% своих сил на борьбу с экономической чепухой. К сожалению, не всегда успешно».

Бонн как Веймар

Чем ранняя ФРГ отличалась от Веймарской республики, и почему «Бонн не стал Веймаром»? – об этом написано много, в том числе и на этом канале. Но давайте пойдём от обратного: а насколько Бонн был похож на Веймар?

Политическую элиту Федеративной республики составили веймарские политики. Первый канцлер Конрад Аденауэр – обер-бургомистр Кёльна с 1917 г. и глава верхней палаты прусского парламента, который считался кандидатом в канцлеры от партии Центра ещё в 1920-х гг. Первый послевоенный глава социал-демократов Курт Шумахер – депутат рейхстага от СДПГ, а первый президент Теодор Хойсс – депутат рейхстага от немецких демократов.

Во всех профессиональных сферах обеих систем находились «бывшие»: в Веймарской республике – кадры кайзеровской монархии, в ранней ФРГ – кадры нацистской диктатуры, за тем важным исключением, что открыто хвалить монархию при Веймаре было можно, а делать тоже самое про «Третий Рейх» при Федеративной республике – чревато проблемами.

Конформистская политическая культура большинства населения ранней ФРГ недалеко ушла от кайзеровских, веймарских и нацистских времён – порядок и патернализм ценили больше свободы. Подобно тому, как Веймар называли «республикой без республиканцев», Федеративная республика являлась «демократией без демократов».

Оба режима были реваншистскими. Вся веймарская дипломатия служила цели снять версальские ограничения и добиться ревизии восточных рубежей. ФРГ вплоть до начала 1970-х гг. не признавала ГДР и требовала границ 1937 г., включая земли, отошедшие к Польше и СССР.

И там, и там в первые годы деньги были страшно обесценены, но успешные реформы в ноябре 1923 и в июне 1948 гг. решили проблему. И там, и там правительство вводило чрезвычайные налоги, чтобы перераспределить блага от богатых к бедным – Маттиас Эрцбергер сделал это в 1919/20 гг., а Людвиг Эрхард – в 1952 г.

В оба режима активно вкладывались США, причём американские инвесторы вложили в Веймарскую республику больше денег по плану Дауэса, чем через 20 лет Штаты выделили Западной Германии по плану Маршалла. Целью «дефляционной» политики Генриха Брюнинга в начале 1930-х гг. было превращение Германии в экономику, ориентированную на экспорт, что в итоге и произошло в течение 1950-х гг.

В общем, сходств у Бонна и Веймара было не меньше, чем различий. Почему же тогда Федеративная республика существует уже более 75 лет, а Веймар не продержался и 15 лет?

На мой взгляд, ответ сводится к международной конъюнктуре и, если угодно, «духу времени» (Zeitgeist). Европа после Первой мировой войны так и осталась в растерзанном состоянии из-за национализма, социально-политического радикализма и экономических кризисов, на которые накладывалась «многополярность» Версальско-Вашингтонской системы со всеобщим соперничеством всех против всех. Выстроить стабильную демократическую систему в таких условиях, скорее всего, было просто невозможно.

Другое дело, Европа после Второй мировой: пик социального государства всеобщего благосостояния, интеграционные проекты по обе стороны «Железного занавеса» и биполярная система международных отношений с жёсткой иерархией фактически сняли с повестки дня «проклятые вопросы» межвоенного периода. В этих условиях шансы на создание стабильной демократической системы резко повышались даже при сохранении прежних вводных. Останься у ФРГ веймарская Конституция 1919 г., она бы, вероятно, всё равно оказалась успешным режимом, независимо от парламентской или президентской формы правления.

Радикализация 1960-х гг. с несколькими десятками террористов RAF не шла ни в какое сравнение с сотнями тысяч боевиков в начале 1930-х гг., а пик электоральных успехов ультраправых ограничился непроходными 4,3% у НДПГ на федеральных выборах 1969 г. Ничего сравнимого с «Великой депрессией» тоже не произошло. Федеративная республика просто не столкнулась с кризисом, аналогичным веймарскому.

Таким образом, механическое повторение опыта ФРГ где бы то ни было попросту невозможно хотя бы по причине отсутствия тех внешних условий, которыми та обязана своему успеху.

​​Польский Вермахт

С началом Великой войны в 1914 г. и Россия, и Австрия стали разыгрывать «польскую карту»: обещали освобождение соотечественников по ту сторону границы и создание автономной Польши в союзе с державой-победительницей. В обеих империях были сформированы национальные части – польские корпуса в России и польские легионы в Австрии.

В результате кампании 1915 г. немцы и австрийцы заняли русскую Польшу и разделили её на две оккупационные зоны – немецкую с центром в Варшаве и австрийскую с центром в Люблине. Тут выяснилось, что каждая из Центральных держав имеет собственные планы. Австрийцы планировали объединить Царство Польское с Галицией и создать новый «славянский» субъект в Габсбургской монархии. Немцы же рассчитывали посадить в Варшаве собственного короля, предварительно аннексировав приграничную полосу с депортацией оттуда всех поляков и евреев и расселением германских колонистов.

В качестве компромисса 5 ноября 1916 г. было учреждено Королевство Польское с вакантным престолом и неопределёнными границами. Оккупационные державы сохранили за собой верховную власть, но поляки получили автономный исполнительный орган – Временный государственный совет. Польские легионы австрийской армии были преобразованы в Польский вспомогательный корпус, который стал вооружёнными силами нового государства.

Однако если для Центральных держав королевство являлось лишь способом использовать поляков, то для последних это был зародыш будущей независимости. После Февральской революции и вступления США в войну главный организатор польских легионов Юзеф Пилсудский пришёл к убеждению, что потребность в союзе с Центральными державами отпала, и теперь следует ориентироваться на победу Антанты.

В июле 1917 г. Польский вспомогательный корпус, во главе которого стоял немецкий генерал, должен был принести присягу на верность «боевому братству» с Германией и Австро-Венгрией. С подачи Пилсудского большинство отказались это делать. В результате немцы арестовали лидера легионеров, а их самих растасовали на несколько категорий. Отказников из австрийской Польши вернули в состав австрийской армии и отправили на Итальянский фронт. Отказников из русской Польши – арестовали и интернировали в лагеря. Давшие присягу из австрийской Польши остались служить в Польском вспомогательном корпусе, но снова под австрийским командованием, а давшие присягу из русской Польши составили «Польский Вермахт» под немецким командованием.

Лояльной польской армии не получилось. Более того, в августе в знак протеста в отставку ушёл весь Временный государственный совет. Оккупанты создали Регентский совет в составе трёх человек – архиепископа Варшавы, её мэра и крупного помещика, которые всё равно продолжили маневрировать с целью получения большей автономии.

Небольшое число поляков, оставшихся на Восточном фронте, в значимых операциях не участвовали. Более того, те уроженцы Австрии, кто дал присягу в июле 1917 г., взбунтовались уже в феврале 1918 г. в знак протеста против Брестского мира с Украиной, так как Центральные державы передали той спорную Холмщину. Легионеры перешли фронт и присоединились к польским частям бывшей русской армии, с которыми они перемещались по охваченной хаосом Украине вплоть до мая, когда их всё-таки настигли и захватили немцы. Впрочем, командир Юзеф Галлер смог бежать и добрался до Франции, чтобы формировать польские части уже в составе французских войск.

В октябре 1918 г. в Германии началась либерализация с целью выторговать приемлемые условия мира с Антантой, и на этой волне 7 октября Регентский совет объявил о независимости. В первой половине ноября на фоне революции в Германии и распада Австро-Венгрии польское государство стало расширять свои границы. Немцы выпустили Пилсудского из тюрьмы, и 11 ноября, в день окончания Великой войны, Регентский совет назначил его Верховным главнокомандующим – впоследствии именно эту дату изберут в качестве Дня независимости. 14 ноября Регентский совет окончательно ушёл в отставку и передал Пилсудскому всю полноту власти.

Так из Королевства Польского родилась Вторая Речь Посполитая.

​​Несколько дней назад состоялось важное событие для России – очередные выборы в Америке, где мэром Нью-Йорка стал демократический социалист и мусульманин Зохран Мамдани, которого противники прямо называют «коммунистом». На этом фоне самое время вспомнить о схожих событиях 90-летней давности, только в другом штате – Калифорнии.

1930-е гг. – эпоха Великой депрессии, которую федеральное правительство Франклина Рузвельта пыталось преодолеть с помощью «Нового курса». Однако существовали и более радикальные альтернативы: движение «Share Our Wealth» Хью Лонга, Национальный союз за социальную справедливость Чарльза Кофлина, пенсионный план Фрэнсиса Таунсенда и так далее.

В Калифорнии писатель Эптон Синклер организовал движение «End Poverty in California» (EPIC), которое выступало за изъятие неиспользуемой земли для переселения безработных и выкуп обанкротившихся производств для создания рабочих кооперативов, введение прогрессивного подоходного налога, повышение налогов на наследство и недвижимость, внедрение пенсий для стариков, инвалидов и вдов с детьми.

Синклер являлся ветераном «Прогрессивной эры», который писал антикапиталистические романы и занимался политическим активизмом ещё с 1900-х гг. Русскоязычному зрителю он может быть известен как спонсор и продюсер неоконченного фильма Сергея Эйзенштейна «Да здравствует Мексика!» и как автор романа «Нефть!», по мотивам которого в 2007 г. вышел оскароносный фильм «There Will Be Blood» (в русской локализации «Нефть»).

Большую часть своей политической карьеры Синклер состоял в Социалистической партии, от которой регулярно баллотировался на выборах разного уровня и набирал считанные проценты. Однако в 1934 г. он выдвинулся от Демократической партии на выборах губернатора Калифорнии, обойдя на праймериз более умеренных демократов. Президент Рузвельт отказался официально поддерживать «радикала», и Синклер остался без поддержки демократического истеблишмента.

Республиканцы, которые возглавляли штат с 1890-х гг., выставили опытного политика Фрэнка Мерриама, а глава голливудской студии MGM Луис Майер развернул невиданную доселе информационную кампанию. Сотрудники MGM были обязаны вносить принудительные взносы на борьбу против «коммуниста». Голливуд снимал фейковую кинохронику, где нанятые актёры изображали «сторонников Синклера» – бомжей, бездельников и мигрантов, мечтающих повторить Русскую революцию. Эта пропагандистская кампания отражена в оскароносном фильме «Mank» 2020 г.

В итоге Мерриам победил, набрав 49%. Синклер получил 38%, а центристский кандидат от Прогрессивной партии Рэймонд Хейт набрал ещё 13%.

Синклер проиграл губернаторские выборы, но движение EPIC никуда не делось. Его члены стали избираться в муниципалитеты, Законодательное собрание штата и Конгресс. Постепенно идеи EPIC стали входить в программу «Нового курса». «Духа времени» не избежали даже республиканцы – Мерриам победил Синклера, чтобы уже в следующем году самому ввести подоходный налог и повысить налог с продаж.

В 1938 г. Мерриам проиграл выборы стороннику Синклера – демократу Калберту Олсону. Тот не смог преодолеть сопротивление консервативного Законодательного собрания и, будучи открытым атеистом, ввязался в «культурную войну» против католиков. В 1942 г. он проиграл выборы республиканцу Эрлу Уоррену, который настолько примирил общество своим умеренно прогрессивным курсом, что на второй срок в 1946 г. он пошёл как единый кандидат от обеих партий. С 1953 по 1969 гг. Уоррен являлся председателем Верховного суда, возглавив либеральную трансформацию федерального законодательства.

Синклер больше никуда не баллотировался, вернувшись к писательству, и дожил до 1968 г. О своей политической деятельности он отзывался следующим образом:

«Американский народ примет социализм, но не примет его название. Я определённо доказал это в случае с EPIC. Баллотируясь от социалистов, я получил 60 тыс. голосов, а под лозунгом «Покончим с бедностью в Калифорнии» – 879 тыс. Думаю, нам просто нужно признать, что наши враги преуспели в распространении Большой Лжи. Нет смысла атаковать в лоб, гораздо лучше обойти их с фланга».

В числе причин, объясняющих, почему большевики выиграли Гражданскую войну, а их противники – проиграли, традиционно указывается, что «красные» представляли собой единый географический и политический центр, тогда как «белые» мало того, что были разделены географически, так ещё и были вынуждены согласовывать интересы множества партий, национальных движений и региональных военных диктаторов.

Тем не менее это в целом верное утверждение, помноженное на советские канонические описания Гражданской войны, создаёт неверное представление о партии большевиков как о единственных «красных». Между тем «красный» лагерь был не менее разнообразен, чем «белый», и успех большевиков состоял не в том, что они являлись единственной политической силой, сражавшейся за Советскую власть, а в их умении выстраивать хотя бы временные коалиции с представителями других политических сил при сохранении собственного лидерства.

По ходу революции и Гражданской войны большевики расходились с представителями других социалистических партий – меньшевиками, правыми и левыми эсерами, анархистами. Часть из них присоединились к антибольшевистскому сопротивлению в союзе с несоциалистическими силами, однако всегда хватало и тех, кто между «красными» и «белыми» выбирал первых.

ЦК меньшевиков официально придерживался курса на недопустимость сопротивления Советской власти. Из левых эсеров после июльского восстания 1918 г. выделились лояльные большевикам партия народников-коммунистов, партия революционного коммунизма и украинские борьбисты. Анархист Махно сражался в союзе с большевиками на Южном фронте, а анархисты Каландаришвили и Строд – на Восточном.

Эсеры летом 1918 г. возглавили антибольшевистское сопротивление на Востоке. После «белого» ноябрьского переворота в Омске большинство из них выступили против Колчака при сохранении неприятия к Ленину, но Уфимская делегация пошла дальше и вступила в открытый союз с большевиками. В конце концов, режим адмирала развалился зимой 1919/20 гг. не только под ударами РККА, но и благодаря тыловому восстанию эсеро-меньшевистского Политцентра, который безуспешно рассчитывал создать многопартийное буферное государство в Сибири. Впрочем, через несколько месяцев такой режим действительно возник на Дальнем Востоке, где многопартийная ДВР до ноября 1922 г. добивала остатки «белых» армий.

Основы советской национальной политики также были сформированы в годы революции и Гражданской войны: воюя против «белых» с их «единой и неделимой Россией» и против «буржуазных» сепаратистов, большевики предложили нерусским народам оптимальное сочетание национального и социального в виде национально-территориальных автономий в составе РСФСР и далее СССР.

В связи с этим интересно поразмышлять над тем, что две Союзные республики, которые обычно считаются наиболее привилегированными, хотя бы даже в номенклатурном отношении – Украина и Грузия, были созданы там, где большевикам пришлось столкнуться с альтернативными проектами, которые и без них совмещали национальное и социальное – социалистической УНР и меньшевистской ГДР. «Особое» положение советских Украины и Грузии можно попробовать объяснить и таким образом, что большевикам требовалось предложить местным элитам что-то сверх обычного в сравнении с другими регионами.

В конце концов, окончательный разгром альтернативных социалистических сил произошёл в Советской России лишь в конце Гражданской войны одновременно с введением НЭПа: большевики «раскрутили» экономические гайки, но «закрутили» политические. В 1921 г. были подавлены Кронштадтское восстание и махновщина, а в течение первой половины 1920-х гг. окончательно запрещена легальная деятельность оставшихся меньшевиков и эсеров. Над последними в 1922 г. даже организовали показательный процесс. Впоследствии бывшие члены альтернативных социалистических сил стали одной из целей государственного террора уже в 1930-х гг.

​​Как звучит конец войны

11 ноября – очередная годовщина окончания Первой мировой войны, когда было подписано Компьенское перемирие. На YouTube можно найти несколько роликов, которые воспроизводят звук пальбы на Западном фронте в последнюю минуту до вступления перемирия в силу в 11:00 и тишину с пением птичек, установившуюся в первую минуту после прекращения огня.

Это не оригинальная запись, а инсталляция с элементами реконструкции, которую к 100-летию перемирия подготовила звукозаписывающая студия «Сoda to Coda». В её основе действительно лежит реальный документ из Имперского военного музея в Лондоне – фотоплёнка со сигналограммой от 11 ноября 1918 г., на которой зафиксированы звуки артиллерийской стрельбы. Во время войны была разработана технология звукометрии (sound ranging), которая с помощью сети микрофонов и гальванометра по вибрации от звука определяла расположение вражеских артиллерийских позиций. Подробнее об этой технологии рассказывается в ролике на канале Имперского военного музея.

Звукозаписывающая студия взяла фотоплёнку и в соответствии со сигналограммой столетней давности уже в наше время записала звуки стрельбы и последующей тишины.

Азбука ненависти: как политический язык революции повлиял на начало Гражданской войны

В 1917 году в России случилась не только политическая и социально-экономическая, но и терминологическая революция. Слова приобрели невероятную силу, однако быстро выяснилось, что разные группы по-разному трактуют одни и те же термины. «Демократия» и «народ», «свобода» и «справедливость», «буржуй» и «товарищ», «контрреволюция» и «анархия», – Россия оказалась разделена в интерпретациях этих общеупотребительных слов.

О том, как политический язык с чётким разделением на «своих» и «чужих» предвосхитил грядущую Гражданскую войну, читайте в новой статье историка Константина Тарасова, который недавно выступил одним из редакторов коллективной монографии «Имя раздора» о политическом использовании понятия «гражданская война» в 1917 – 1918 годах.

Автор: Константин Тарасов, автор телеграм-канала @hist1914_1922

Читайте о политическом словаре 1917 года на нашем сайте!

Авторитарное лидерство при демократии

Какой политический режим обычно именуют авторитарным? Тот, где оппозиция не может перехватить власть у действующей элиты через публичную легальную процедуру. Несменяемость одной группы может быть обеспечена как силовым давлением, так и целым комплексом административных, законодательных и даже конституционных мер.

Соответственно, под либеральной демократией обычно понимается такой строй, при котором оппозиция может прийти к власти через публичную легальную процедуру и также через какой-то срок её потерять. Институциональным залогом подобного круговорота считаются обеспечение политической конкуренции и плюрализм мнений, разделение властей, децентрализация.

С авторитарными лидерами в авторитарных режимах, вроде бы, всё ясно. Но может ли авторитарный лидер прийти к власти и удерживать её в демократической системе, не ломая и не меняя её институциональных основ? Важно: я имею в виду именно демократические системы, а не конкурентный авторитаризм, о котором недавно писал @politfack.

Признаками такого политика могут быть усиление возглавляемых им органов власти, длительность правления и, наконец, личные качества и стиль управления. При этом он удерживает власть не через насилие, подавление оппозиции или исправление Конституции, а через соглашения с другими акторами, неформальные связи, активное использование полномочий в «серой зоне», которая открыта для интерпретаций, и создание ореола «незаменимости». Теоретически оппозиция, которая имеет реальную свободу критики действующей администрации и даже руководит отдельными регионами, может сместить такого политика, но на практике он продолжает властвовать и регулярно честно подтверждает свой мандат на выборах.

Авраам Линкольн приостанавливал действие habeas corpus и освобождал рабов в обход Конгресса и судов, хотя существовала открытая оппозиция «медноголовых», а выборы 1864 г. были конкурентными. Франклин Рузвельт создал невиданное до него число федеральных агентств, пытался «сломать» сложившуюся систему назначений в Верховный суд и в нарушение традиции четырежды избирался в президенты.

Конрад Аденауэр 14 лет правил ФРГ под девизом «Никаких экспериментов», единолично принимал ключевые решения без консультаций с собственными министрами, поручал спецслужбам вести слежку за лидерами социал-демократической оппозиции и пытался затыкать рот оппозиционной прессе под предлогом «государственной измены».

Урхо Кекконен четырежды избирался в президенты Финляндии, причём третий срок специально для него увеличили с 6 до 10 лет. В течение 26 лет своего правления с 1956 по 1982 гг. Кекконен, сохраняя все электоральные институты и парламентскую многопартийность, активно использовал свою власть, чтобы формировать и распускать правительства, персонально определяя их состав.

Таким образом, демократический строй – к огорчению одних и к облегчению других – не следует воспринимать в качестве гарантированной страховки от авторитарного лидерства, согласующегося с демократической системой и формально не посягающего на неё.

Что мне самому кажется проблемным в этой схеме? Когда речь идёт не о каких-то явных законодательных инициативах, а о таких трудноуловимых вещах как политическая культура, неформальные связи и харизматический тип лидерства, рассуждения заступают на зыбкую почву политической философии и психологии, с которых легко перейти от аргументированного разговора по существу к «состыковке вайбами», которые никак не верифицировать. Есть ли разница между популярным демократическим лидером и авторитарным лидером внутри демократической системы? Если институциональный дизайн такой системы уже подразумевает сильную властную позицию (как президент в Пятой республике), то становится ли её носитель авторитарным лидером автоматически?

Возможно, этот пост будет интересен кому-нибудь из политологического телеграм-консилиума в составе @politicanimalis, @ZNP_edu, @electionsquad, @politfack, @shanggyangg, @politicalsins, @nonpartisan1, @verdachtig и @Misha_i_political_science. Может, об этом уже давно всё подробно написано, а я пытаюсь изобрести велосипед?

Собираю реакции на предыдущий пост.

Political sins в комментариях отметил, что авторитарный лидер является естественным «тестом на прочность» для демократической системы, и если она его «проходит», то впоследствии совершенствует институциональный дизайн, вроде 22-й поправки к Конституции США об ограничении президентских сроков после Франклина Рузвельта или финских конституционных реформ в 1980-х и 1990-х гг., ограничивших сроки и полномочия президента в качестве реакции на 26-летнее правление Урхо Кекконена.

Политфак на связи подчёркивает разницу между авторитарным лидером и автократом. Первый при всей своей «силе» и «харизме» придерживается установленных правил и не пытается усидеть на посту дольше, чем положено. Второй же приступает к трансформации политической системы с целью продлить своё пребывание у власти.

Далее Александр рассуждает о парламентских системах, которые оказываются более сложным кейсом, нежели президентские. Существует стереотип, будто парламентская республика является более демократической формой правления, нежели президентская. Однако примеры Венгрии, Сербии и Турции показывают, что и парламентские республики не застрахованы от «авторитарных» премьер-министров, которые со временем всё больше трансформируются в автократов. О «подводных камнях» парламентской формы правления недавно подробно писал (тут и тут) @Misha_i_political_science.

Впрочем, следует отличать, когда речь действительно идёт об автократах, а когда о длительном доминировании партий или конкретных лиц внутри демократической системы. Водораздел и здесь проходит по наличию попыток сломать институты, обеспечивающие передачу власти оппозиции. Немецкая Ангела Меркель, японские либерал-демократы, южноафриканский АНК или ботсванские демократы могут десятилетиями находиться у власти, но свободно действующая оппозиция способна входить в состав правящих коалиций, а иногда и побеждать на выборах, в то время как постоянная фракционная конкуренция внутри доминирующей партии не позволяет ей скатиться к персонализму.

Наконец, Politisch verdächtig в своём посте суммирует всё вышесказанное. Институты важнее отдельных персоналий. Если политику удаётся трансформировать их в сторону усиления собственной власти и её продления, то он становится автократом, а если не удаётся, или он вовсе не ставит перед собой такую цель, то можно говорить лишь о характерном политическом стиле конкретного лидера.

Илья подтверждает, что парламентская система не является панацей от автократии, а также добавляет два любопытных примера «партийных» режимов: в Мексике с 1929 по 2000 гг. и в Ботсване с 1965 по 2024 гг., где десятилетиями у власти оставалась одна и та же партия, которая предотвращала концентрацию власти в руках отдельных президентов. Разница состояла в том, что Мексика являлась авторитарным режимом, который подавлял конкуренцию со стороны других политических сил, тогда как Ботсвана описывается как демократия, где оппозиционные партии всегда имели свободу деятельности. О политической истории последней страны Politisch verdächtig в данный момент пишет подробный курс на своих площадках.

Всем спасибо за отзывы!

​​Рекомендую отличный исторический канал – Братья Гракхи!

Недавно там вышла подборка из 10 лонгридов о Первой мировой войне – от августовского восторга 1914-го до последнего броска Германии в 1918-м.

Кроме того, на канале вы найдёте множество глубоких и неожиданных текстов на другие темы:

Сделка с Виши: цена победы Союзников;

Первый президент Франции: путь Луи Бонапарта к власти;

Последние дни республики: переворот Луи Бонапарта.

​​Ноябрьская подборка каналов об истории, регионоведении и культуре!

Первый Ближневосточный — всё о Ближнем Востоке и даже больше!

Секира лектора — подпишись и не дай истории водить себя по кругу;

Латынь по-пацански — авторский канал от переводчика/писателя Никиты Самохина. Лингвистические разборы, мемы на латыни, необычное из истории Рима;

Мир Оружия — всё самое интересное об античном и современном оружии. Подпишись, чтобы знать больше остальных;

История и истории — здесь вас ждут Древняя Греция, Рим, Византия, Крестовые походы и не только. Живая энциклопедия всемирной истории!

Китай. 80-ые и не только — авторский канал Ивана Зуенко о современном Китае и его недавнем прошлом;

Записки о Средневековье — хочешь в Средневековье? Заходи и узнаешь, как там!

WeHistory — ни дня без истории! Увлекательные лонгриды, интересные факты, тематические дни и исторические мемы. Всё это ждёт вас здесь, ведь наш девиз буквально «История – это весело!»;

Первая мировая война — у нас вы найдете множество редких фотографий в отличном качестве, различные заметки и статьи о событиях Первой мировой войны;

Минутка этнографии — всё, что не надо знать о русском фольклоре;

Масонская Ложа — псс, парень... исторические мемы не интересуют?

PONTVS — историко-культурологический проект с упором на Античность и интеллектуальную историю. Публикуем качественные статьи и курсы от специалистов, выкладываем тесты и картинки для настоящих эстетов;

Записки Императора Французов — увлекательное путешествие в эпоху Наполеона Бонапарта! Мемуары императора и воспоминания очевидцев.