Демонический мужчина отличается от мужчины обыкновенного прежде всего манерой молчать. Он молчит долго, густо и неодобрительно — так, будто слышит в себе скорбь всех женщин, которых он не спас.
Одет он так, словно только что вернулся с похорон друга — поэта, которого никто не читал, кроме него. Он носит тёмные ткани, чёрный шарф в мае и чужой плащ. На пальце у него кольцо — простое, серебряное, «в память». Кого — он не говорит. — К чему?
Он носит трость, но не хромает. Запонки, но в кармане, галстук — никогда. И очки, в которых ничего не видно, но хорошо страдать. Он ничего не делает. — А что сейчас вообще можно делать?
Он как будто пережил всё: и революцию, и изгнание, и возвращение. Общественное положение демонического мужчины может быть любым, но чаще всего он — бывший режиссёр или будущий.
У него есть долг, вина, рана или хотя бы аванс, который его держит.
Обычно он знает одну женщину. Она живёт в Риме. Она его отравила абсентом, научила плакать, подарила виниловую пластинку без этикетки — и исчезла. Он не говорит о ней каждый третий вторник. — К чему?
За столом он ест, но как будто вспоминает при этом, как ел в Лиссабоне, и как та, другая, клала ему в рот оливки. Он всегда немного откусывает боль.
Когда женщина смеётся, он смотрит на неё так, будто её счастье — личная пощёчина его душе.
Ночью, глядя в окно, шепчет: — Я должен был стать совсем другим… — Кем? — Неважно.
Он любит говорить загадками. Или цитатами. Или цитатами из себя. У него дома есть рукопись. В шкафу. Под книгой Кастанеды. Она называется: «Опыты боли». Он никому её не даёт читать. — К чему?
Но рассказывает, что её читал «один важный человек». — Он был тронут. Он сказал: это — не книга. Это — нож в печень человечества.
А потом, в компании, он встаёт, налитый тьмой, и говорит: — Я пил. Я пил и буду пить. Я хочу, хочу мерзкой пошлости! И берёт… булку. С маком. И ест. Как зверь. Как символ.
— Он ест булку… — Боже… какой надрыв… — Это гениально.
Иногда он просит денег. Но не как обыкновенный мужчина, с заминкой и кашлем. Он встанет, упрётся глазами в тебя и скажет: — Ты знаешь, почему я здесь? Потому что я должен. Дай мне пять тыщ. Сейчас. Ты — мне. Именно ты. Именно мне. Именно сейчас. Я грязь. Я никто. Я тварь, я вино и шелуха! Теперь уходи… Уходи и не оборачивайся… ха-ха-ха!
Ты уходишь. — Он такой загадочный… — Там явно была женщина. — Или драма. — Или, может быть, просто задолжал.
Демонический мужчина отличается от мужчины обыкновенного прежде всего манерой молчать. Он молчит долго, густо и неодобрительно — так, будто слышит в себе скорбь всех женщин, которых он не спас.
Одет он так, словно только что вернулся с похорон друга — поэта, которого никто не читал, кроме него. Он носит тёмные ткани, чёрный шарф в мае и чужой плащ. На пальце у него кольцо — простое, серебряное, «в память». Кого — он не говорит. — К чему?
Он носит трость, но не хромает. Запонки, но в кармане, галстук — никогда. И очки, в которых ничего не видно, но хорошо страдать. Он ничего не делает. — А что сейчас вообще можно делать?
Он как будто пережил всё: и революцию, и изгнание, и возвращение. Общественное положение демонического мужчины может быть любым, но чаще всего он — бывший режиссёр или будущий.
У него есть долг, вина, рана или хотя бы аванс, который его держит.
Обычно он знает одну женщину. Она живёт в Риме. Она его отравила абсентом, научила плакать, подарила виниловую пластинку без этикетки — и исчезла. Он не говорит о ней каждый третий вторник. — К чему?
За столом он ест, но как будто вспоминает при этом, как ел в Лиссабоне, и как та, другая, клала ему в рот оливки. Он всегда немного откусывает боль.
Когда женщина смеётся, он смотрит на неё так, будто её счастье — личная пощёчина его душе.
Ночью, глядя в окно, шепчет: — Я должен был стать совсем другим… — Кем? — Неважно.
Он любит говорить загадками. Или цитатами. Или цитатами из себя. У него дома есть рукопись. В шкафу. Под книгой Кастанеды. Она называется: «Опыты боли». Он никому её не даёт читать. — К чему?
Но рассказывает, что её читал «один важный человек». — Он был тронут. Он сказал: это — не книга. Это — нож в печень человечества.
А потом, в компании, он встаёт, налитый тьмой, и говорит: — Я пил. Я пил и буду пить. Я хочу, хочу мерзкой пошлости! И берёт… булку. С маком. И ест. Как зверь. Как символ.
— Он ест булку… — Боже… какой надрыв… — Это гениально.
Иногда он просит денег. Но не как обыкновенный мужчина, с заминкой и кашлем. Он встанет, упрётся глазами в тебя и скажет: — Ты знаешь, почему я здесь? Потому что я должен. Дай мне пять тыщ. Сейчас. Ты — мне. Именно ты. Именно мне. Именно сейчас. Я грязь. Я никто. Я тварь, я вино и шелуха! Теперь уходи… Уходи и не оборачивайся… ха-ха-ха!
Ты уходишь. — Он такой загадочный… — Там явно была женщина. — Или драма. — Или, может быть, просто задолжал.
BY БОСА ПИПА
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Pavel Durov, a billionaire who embraces an all-black wardrobe and is often compared to the character Neo from "the Matrix," funds Telegram through his personal wealth and debt financing. And despite being one of the world's most popular tech companies, Telegram reportedly has only about 30 employees who defer to Durov for most major decisions about the platform. Stocks closed in the red Friday as investors weighed upbeat remarks from Russian President Vladimir Putin about diplomatic discussions with Ukraine against a weaker-than-expected print on U.S. consumer sentiment. But Telegram says people want to keep their chat history when they get a new phone, and they like having a data backup that will sync their chats across multiple devices. And that is why they let people choose whether they want their messages to be encrypted or not. When not turned on, though, chats are stored on Telegram's services, which are scattered throughout the world. But it has "disclosed 0 bytes of user data to third parties, including governments," Telegram states on its website. At its heart, Telegram is little more than a messaging app like WhatsApp or Signal. But it also offers open channels that enable a single user, or a group of users, to communicate with large numbers in a method similar to a Twitter account. This has proven to be both a blessing and a curse for Telegram and its users, since these channels can be used for both good and ill. Right now, as Wired reports, the app is a key way for Ukrainians to receive updates from the government during the invasion. READ MORE
from hk
