Купила свою первую квартиру. Это студия на окраине. Ипотека. Кто узнаёт, как правило, морщится, мол, далеко до центра, в жопе мира, делать нечего там в твоём человейнике. Ещё и студия — не развернуться. Всех таких доброжелателей и ценителей хочу послать на хуй. Я из маленького села, из семьи алкашей. Росла в страшной нищете, единственная радость — местная библиотека. Я читала книги и мечтала, что у меня когда-нибудь будет свой чистый дом, туалет в доме, я буду жить в тепле, в безопасности, в спокойствии. Я уехала в город, поступила в универ, работала. Да, мне 32, это моя первая квартира. Но мне некому было помочь вообще! Ни одной живой души, всё сама. И когда я прихожу в свою крошку, в которой действительно мало места, я всё равно дико радуюсь, потому что это только моё! И я сама получила это. Не от родителей, не в наследство, не от мужика, а сама, с нуля. И я знаю, что, если захочу, у меня будет и больше. Но пока радуюсь тому, что есть. Не хочу, чтобы другие знали о моём прошлом. Но хочу, чтобы никто никого не трогал и не судил, тем более о финансовом благополучии и материальных вещах.
Купила свою первую квартиру. Это студия на окраине. Ипотека. Кто узнаёт, как правило, морщится, мол, далеко до центра, в жопе мира, делать нечего там в твоём человейнике. Ещё и студия — не развернуться. Всех таких доброжелателей и ценителей хочу послать на хуй. Я из маленького села, из семьи алкашей. Росла в страшной нищете, единственная радость — местная библиотека. Я читала книги и мечтала, что у меня когда-нибудь будет свой чистый дом, туалет в доме, я буду жить в тепле, в безопасности, в спокойствии. Я уехала в город, поступила в универ, работала. Да, мне 32, это моя первая квартира. Но мне некому было помочь вообще! Ни одной живой души, всё сама. И когда я прихожу в свою крошку, в которой действительно мало места, я всё равно дико радуюсь, потому что это только моё! И я сама получила это. Не от родителей, не в наследство, не от мужика, а сама, с нуля. И я знаю, что, если захочу, у меня будет и больше. Но пока радуюсь тому, что есть. Не хочу, чтобы другие знали о моём прошлом. Но хочу, чтобы никто никого не трогал и не судил, тем более о финансовом благополучии и материальных вещах.
Now safely in France with his spouse and three of his children, Kliuchnikov scrolls through Telegram to learn about the devastation happening in his home country. That hurt tech stocks. For the past few weeks, the 10-year yield has traded between 1.72% and 2%, as traders moved into the bond for safety when Russia headlines were ugly—and out of it when headlines improved. Now, the yield is touching its pandemic-era high. If the yield breaks above that level, that could signal that it’s on a sustainable path higher. Higher long-dated bond yields make future profits less valuable—and many tech companies are valued on the basis of profits forecast for many years in the future. Either way, Durov says that he withdrew his resignation but that he was ousted from his company anyway. Subsequently, control of the company was reportedly handed to oligarchs Alisher Usmanov and Igor Sechin, both allegedly close associates of Russian leader Vladimir Putin. Stocks closed in the red Friday as investors weighed upbeat remarks from Russian President Vladimir Putin about diplomatic discussions with Ukraine against a weaker-than-expected print on U.S. consumer sentiment. In the United States, Telegram's lower public profile has helped it mostly avoid high level scrutiny from Congress, but it has not gone unnoticed.
from us
