Ни дня без запретов

Почему идея запретить россиянам отдых в странах НАТО говорит не о патриотизме, а о страхе перед свободой

У нас снова нашлось, что запретить. На этот раз — поездки на отдых в страны НАТО. Инициатива, как водится, исходит не из парламента и не из правительства, а из сферы «общественной активности» — от движения «Ветераны России». Его глава Ильдар Резяпов предложил лишить россиян возможности путешествовать туда, где, по его мнению, «деньги туристов идут на помощь киевскому режиму». Исключения предусмотрены для лечения и визитов к родственникам — гуманизм, как видно, пока не отменён.

А ведь формально в НАТО состоит и Турция — главный курортный донор российского туристического счастья последних десяти лет. Если довести идею до конца, то россиян придется отлучить от Антальи, Кемера и Аланьи. А это — не просто санкция, а настоящая психологическая катастрофа.

Шесть миллионов россиян ежегодно выбирают Турцию не из любви к альянсу, а из-за её уникального компромисса: восточная близость при западном уровне сервиса. Там можно пить чай с видом на минареты и при этом не чувствовать себя эмигрантом. Турция — это символ компромиссной внешней политики самой России: член НАТО, но с газом из России; поставщик «Байрактаров» Киеву, но и убежище для российских банковских карт.

Именно Турция стала лакмусом российской геополитической раздвоенности. Её невозможно вписать в черно-белую схему «друзья–враги».
Запретить поездки туда — значит официально признать, что Россия окончательно перестала различать экономические интересы и идеологические установки. Турция в таком случае превращается не в партнёра, а в геополитическое недоразумение: «вроде враг, но слишком жарко, чтобы отказываться».

Впрочем, в российской политике давно не важно, кто реальный противник. Главное — чтобы был очередной повод для морального мобилизационного спича. Турция идеальна для этого: одновременно «член блока» и любимый курорт народа. На её примере можно наглядно проверить, насколько далеко российское общество готово идти в обмен на «патриотическую чистоту».

Запрет поездок в Турцию ударит не по Анкаре, а по Москве. Турецкая экономика выстоит — туристов из Европы и Ближнего Востока достаточно. Но для России это будет символический обвал: в стране не останется массовой, относительно доступной альтернативы для отдыха.
Сочи и Крым способны принять лишь часть потока — и по ценам, и по качеству. Да и в глазах среднего россиянина они уже давно не выглядят «отдыхом», а скорее «вынужденным вариантом».

Попытка направить поток туристов «внутрь страны» на фоне запретов напоминает попытку убедить человека полюбить столовую, потому что ресторан объявлен враждебным.

Если бы Кремль хотел понять, что на самом деле думают граждане о «временной самоизоляции», достаточно было бы провести опрос не о выборах, а о Турции.
Готов ли народ отказаться от «всё включено» ради абстрактной борьбы с НАТО? Ответ известен — нет. И это, возможно, самая честная форма народного сопротивления в современной России: чем выше градус идеологии, тем сильнее тяга к шезлонгу и шведскому столу.

Турция — не просто страна, куда летают отдыхать. Это последнее окно нормальности, в которое ещё можно выглянуть, не покидая условной «сферы влияния».
Если и это окно решат закрыть — значит, речь уже не о безопасности, а о страхе. О страхе перед тем, что, вернувшись из Антальи, кто-то привезёт не магнитик, а чувство, что за границей не враги, а просто другие люди.

Когда власти или общественные деятели предлагают запретить Турцию, они на самом деле предлагают запретить альтернативу. Не Турции — а самой идее выбора. А выбор, как известно, — единственная роскошь, которую в России пока ещё не включили в список санкций.

🛢В Новосибирске пала сеть АЗС

Новосибирская сеть АЗС «Прайм» объявила о приостановке продажи бензина АИ-92. Причина — прекращение отгрузок с нефтеперерабатывающих заводов. Ранее в Новосибирске сообщалось о перебоях только на одиночных заправках. Хотя в соседнем Алтайском крае наблюдается заметный дефицит топлива.

Вчера федеральные власти впервые признали, что основная причина этого явления — удары Украины по российским заводам. Сергей Миронов перед заседанием Госдумы заявил, что «НПЗ лечит свои раны», и предложил усилить защиту нефтяной инфраструктуры.

Учитывая увеличивающуюся интенсивность ударов по НПЗ и «смертоносность» обломков дронов, топливный кризис будет только усугубляться. А если Украине передадут дальнобойные ракеты, то СВО может закончиться очень быстро.

Особое чеченское семейство. В верхах особо без перемен. Президент Путин похоже совсем не доволен ходом СВО, и сразу после празднования своего 73-летия он решил своим военным напоминать о важности задач, стоящих перед ними. Особенно его заботит безопасность людей в новых регионах, там ведь полное пекло, хотя и в исконной России житие все тяжелее и тяжелее.

Кажется хорошо дела идут только у кадыровцев в Чечне. Глава республики – Рамзан Кадыров реально уже имеет особый политический вес и его называют потому «человеком с особым статусом», фактически прировняв чуть ли не к иностранному лидеру. Доводом в пользу такой мысли служит политика Кадырова по дерусификации Чечни. Последним ярким примером чего стало решение Грозного о переименовании ряда казачьих станиц. Могут исчезнуть с карты старицы Шелковская и Наурская, и против такого подхода выступили даже на уровне ФАДН. Глава ведомства подчеркнул: «сейчас не время и не место для переименований», одернув людей Кадырова.

Последний и вовсе себя уже мнит едва ли не имамом Ичкерии, ведь намедни ему вручили в подарок меч, ранее принадлежавший военно-политическому и религиозному деятелю, исламскому проповеднику, военачальнику, первому имаму Северного Кавказа Шейху Мансуру. Кадыров претендует теперь на роль героя всего Кавказа.

К уже имеющимся 29 наградам и званиям в день рождения Кадырову повторно присвоили звание «Героя Чеченской Республики». Как говорят злые языки к своему 50-летию Кадыров станет полным кавалером ордена «За заслуги перед отечеством».

Ползучая брежневизация государственных наград несет ужасающих символизм, который говорит про их обесценивание, превращение в побрякушки для избранных у руля власти. Награды стали атрибутом особого статуса, способом купить себе билет в клуб неприкосновенных.

Особенно губительным для Чечни и России является культ личности отпрыска Кадырова Адама, который намедни открыл в Чечне спорткомплекс имени себя самого в селе Гвардейское Надтеречного района Чечни
На церемонии открытия СК Dustum присутствовали сам Адам Кадыров, министр по делам молодежи республики Висмурадов и основатель проекта, боец UFC Чимаев. Спортивный функционер поблагодарил Кадырова-старшего и его мать Аймани Несиевну Кадырову «за реализацию такого важного и нужного проекта». Теперь в спорт только с именем Адама Кадырова на устах.

Такие вот дела: Кремль всемерно поддерживает особое чеченское семейство, которое как только центр даст слабину воспользуется моментом и провозгласит независимый эмират «Кадыровстан». Благо каждый чеченец с пеленок везде видит только одно единственное имя вождя, увы, освещенное лично Путиным.

История вокруг предполагаемых связей окружения Кадырова с Владимиром Палихатой, британским гражданином с богатым российским прошлым, — это не просто сюжет про рейдерство или коррупцию. Это — лакмус того, как позднепутинская система превращает даже собственные механизмы контроля в инструменты саморазрушения.

Кадыровская Чечня всегда была политическим «особым случаем» — регионом, купленным за лояльность и оставленным в покое, пока эта лояльность приносила Кремлю удобное алиби: мол, «мы победили терроризм, построили стабильность». Но когда фигуры из ближайшего круга чеченских силовиков оказываются связаны с финансовыми потоками, уходящими за британский офшорный горизонт, — становится ясно, что стабильность давно превратилась в фикцию, а империя субсидий — в пирамиду зависимости.

История с Палихатой симптоматична. Лондонская юрисдикция, офшорные структуры, старые московские схемы «договорных атак» — всё это не случайная аномалия, а результат системного дрейфа: элиты, формально заклинающие себя «патриотами», де-факто выстраивают шлюзы для бегства капитала туда, где действует право, а не понятия.

То, что в эти схемы вовлечены люди из окружения Кадырова, — особый штрих. Чечня ведь долго играла роль витрины «альтернативной России», где личная присяга замещает закон, а слово вождя — кодекс. И вот оказывается, что и эта «альтернатива» на деле ничем не отличается от остальной элиты — той же, что с трибун клеймит Лондон, а сама хранит там активы, семьи и запасные паспорта.

Связи Кадыровского круга с британскими структурами — это не экзотика, а показатель универсального закона поздней вертикали: чем громче патриотическая риторика, тем глубже в ней встроен западный страховочный контур. Кремль строил модель личной зависимости, но получил сеть автономий — каждая со своей кассой, своей охраной и своими каналами вывода денег.

И если раньше «британский след» был инструментом пропаганды, то теперь он стал внутренним нервом системы. Москва потеряла монополию не только на насилие, но и на коррупцию: региональные «княжества» конвертируют силовой ресурс в рычаг доступа к внешним капиталам, часто через те самые западные структуры, с которыми Россия формально «воюет».

Кадыров, Делимханов и Палихата — это не союз вопреки Кремлю, а продукт Кремля. Парадокс, но именно имперская политика центра по выращиванию личных вассалов породила поколение игроков, которые пользуются символами патриотизма как инструментами финансовой страховки.

Когда Чечня строит мосты в британский офшор, а британцы — в чеченский силовой бизнес, это уже не коррупция, а своеобразная реверсия суверенитета: Россия сама субсидирует схемы, через которые её власть утрачивает контроль над собой.

Кадыров может сколько угодно размахивать мечом шейха Мансура и говорить о «разделе Украины на округа». Но если за спиной его эмиссары оформляют сделки в Лондоне — это не имам федерального масштаба, а фигура, играющая в два мира сразу: в одном — «священная борьба», в другом — бухгалтерия в фунтах.

И в этом, пожалуй, главный итог путинской эпохи. Империя, построенная на личных связях, неизбежно заканчивает тем, что её вассалы оформляют вид на жительство у сюзерена сильнее.

Диалог Москвы и Вашингтона ушел в «серьезную паузу»

Кремль признал: о мире снова можно только мечтать. Дмитрий Песков заявил, что диалог России и США по Украине «поставлен на серьезную паузу», а киевские власти «не тяготеют к мирному процессу».

По словам пресс-секретаря президента РФ, переговорный трек, начатый в Стамбуле, фактически заморожен:

«Действительно, сейчас обозначилась серьезная пауза в процессе диалога, в процессе развития стамбульских переговоров»,

— отметил Песков.

Он подчеркнул, что новая встреча Владимира Путина с Дональдом Трампом «не стоит на повестке». По версии Кремля, Киев «явно вдохновлен европейцами» и надеется на военные успехи, а не на дипломатическое урегулирование:

«Никакого субстантивного ответа по-прежнему нет от украинской стороны по проекту документа, по рабочим группам».


При этом Москва, по словам Пескова, пока не получила реакции США на инициативу Владимира Путина по Договору о стратегических наступательных вооружениях (ДСНВ).

Политический контекст заявления ясен: Кремль демонстрирует усталость от безрезультатных дипломатических маневров, но одновременно пытается закрепить за собой статус стороны, «готовой к диалогу». На деле это — сигнал Западу: Москва не собирается первой двигаться навстречу, если не изменится позиция Киева и его союзников.

Впрочем, «серьезная пауза» в российско-американском диалоге может оказаться куда дольше, чем это публично признают. И, как показывает практика, чем дольше такие паузы, тем громче потом звучат новые раунды конфронтации.

После визита Путина в Таджикистан трудовые мигранты снова в тренде?

Визит президента в Душанбе — это уже некий ритуал, напоминающий и Москве, и самому Таджикистану: экономическая гравитация в регионе по-прежнему направлена на север. Кремль может сколько угодно говорить о «суверенной экономике», «импортозамещении» и «технологическом рывке», но один из самых надёжных механизмов российской устойчивости остаётся стар, как советская стройка, — дешёвая рабочая сила из Средней Азии.

Путин и Рахмон подписали пакет соглашений о «развитии трудовой миграции». Формулировка выглядит гуманно — будто речь идёт о новой образовательной программе. На деле всё куда прагматичнее: Россия официально закрепляет право на ввоз людей, без которых уже не может функционировать ни один крупный город, ни одна стройплощадка, ни один склад маркетплейса. Новшество — обязательное медосвидетельствование мигрантов перед въездом — лишь подтверждает, что их поток не сокращается, а институционализируется.

Мигрант снова становится элементом госмашины, почти инфраструктурным ресурсом.

В цифрах всё выглядит даже вдохновляюще: товарооборот между странами растёт, переводы из России кормят экономику Таджикистана, более миллиона его граждан работают на российском рынке труда. Взаимные расчёты почти полностью переведены в национальные валюты, а российская военная база остаётся гарантом стабильности в регионе.

Это типичный симбиоз последнего десятилетия: Россия получает дешёвые руки, Таджикистан — валюту и крышу.

Но экономический расчёт вступает в противоречие с внутренней идеологией. В телевизоре говорят о «скрепах», «идентичности» и «русском мире», а на стройке — таджик, узбек, киргиз. Демография неумолима: русские мужчины вымирают статистически и биологически, мигранты размножаются и закрепляются. Россия боится замещения — и при этом сама его стимулирует.

Незадолго до визита в Душанбе в Москве трубили о «внутренних угрозах». Проправительственные и патриотические телеграм-каналы упражняются в идентификации врагов — от «диаспор» до «шестой колонны». Православные и силовые институты синхронно читают лекции об идентичности и традициях.

Патриарх Кирилл благодарит Следственный комитет за борьбу с «угрозами духовной безопасности». Абсурд эпохи в том, что вопросы национального самосознания обсуждаются теперь не в университетах, а на совещаниях у Бастрыкина. Россия ищет спасение от кризиса идентичности у следователя, а не у философа.

Сегодня мигранты стали тем, чем когда-то была нефть: спасительным, но токсичным ресурсом. Без них экономика захлебнётся, но их присутствие вызывает социальную аллергию. Парадоксально, но визит Путина в Душанбе лишь закрепил этот курс: вместо того чтобы говорить о технологическом обновлении, Кремль формализует зависимость от «человеческого импорта».

И всё же в этом есть жестокая логика естественного отбора. Там, где культура вырождается в пропаганду, а идеология — в бюрократическую декорацию, биология неизбежно берёт своё. Таджикский рабочий с пятью детьми воплощает жизнь. Российский зумер с тревожностью и кредитом — вымирание.

Можно строить «Русский мир» на плакатах и в ток-шоу, но на улицах его давно строят другие — те, кто умеет рожать, работать и не жаловаться.

И если где-то в кабинетах ещё мечтают о «русском возрождении», им стоит помнить: будущее уже прибыло — на электричке, с рабочей визой и медсправкой из Душанбе.

Дайте угадаем: развиваться она будет исключительно в сторону Москвы.

Несмотря на увеличение потока мигрантов из Индии в Россию в 22 раза, бизнес все равно испытывает жесточайший дефицит рабочих рук. А конкуренцию в борьбе за «незаменимых специалистов» из стран Центральной Азии все активнее проявляют Европа, Ближний Восток и Китай.

Геостратег прос*ал собственные трудовые ресурсы и демографию, теперь проверяет на прочность толерантность россиян.

Дмитриев, которого Кремль не услышал. И почему это может стоить России дипломатического будущего

Когда в одном государстве МИД говорит, что «здание российско-американских отношений рушится», а помощник президента через сутки уверяет, что всё работает по плану, — это не расхождение в риторике. Это признак системной дезорганизации. И то, что Кремлю пришлось публично опровергать собственный МИД, показывает: конфликт в российской внешнеполитической машине больше не спрятать за витриной «вертикали власти».

На первый взгляд, история проста: замглавы МИД Сергей Рябков драматично констатировал конец «импульса Анкориджа», а Юрий Ушаков поспешил заявить, что всё в порядке, контакты с США идут. Но если присмотреться, речь идёт не просто о разнице в оценках, а о борьбе двух подходов. Первый — лавровский, осторожно-пессимистический, с элементами советской школы: «партнёры» виноваты, Запад недоговороспособен, мы — в осаде. Второй — более прагматичный, аппаратный, где главная задача — не драматизировать, а сохранить управляемость.

И вот здесь возвращается фигура Кирилла Дмитриева. Когда-то именно он пытался предложить Кремлю третий путь — коммуникацию без идеологического балласта. Его неформальные контакты с американскими структурами, попытки выстроить доверительные линии с окружением Дональда Трампа выглядели как альтернатива лавровскому курсу на вечное «обострение». Дмитриев в этом смысле был продуктом нового поколения — тех, кто мыслит бизнес-категориями, а не категориями холодной войны.

Но его аппаратная ставка провалилась. С одной стороны — он не был допущен в «официальный дипконтур», где решения принимаются людьми, чьи карьеры выросли на строго выверенных формулировках и страхе ошибиться. С другой — американцы быстро поняли, что Дмитриев не представляет систему, а только пытается встроиться в неё. И потому, как только контакты перестали давать осязаемый результат, его фигура стала токсичной и для Москвы, и для Вашингтона.

Сегодняшний конфликт МИДа с администрацией президента — прямое следствие того, что в России так и не появилось института внешнеполитического модернизации. Лавров и его окружение мыслят категориями 1980-х, где главная функция дипломата — обороняться. Дмитриев пытался мыслить категориями XXI века, где дипломатия — это бизнес коммуникаций, а не обмен нотами протеста. Но система выбрала привычное: стабильность через инерцию.

Можно сколько угодно говорить о «вертикали», но факт остаётся фактом — Москва всё чаще опровергает саму себя. Вчера МИД драматизировал ситуацию, сегодня Ушаков её смягчает, завтра кто-то третий попытается найти середину. А пока Россия, вместо того чтобы использовать окно возможностей для переговоров, демонстрирует раздвоение речи — и, по сути, раздвоение курса.

В этом хаосе Дмитриев выглядит как человек, оказавшийся прав не в своё время. Он предупреждал, что без гибкости и доверия диалог с США будет буксовать. Он предлагал строить мосты, а не сжигать их. Ирония в том, что теперь те же слова звучат из администрации президента, но без упоминания его имени.

Кремль действительно давно должен был поменять Лаврова и его аппарат, заменив пропагандистов дипломатами. Но пока в Москве дипломатию путают с демонстрацией «твердости», ни одна смена фигур ничего не изменит. Потому что дело не в Дмитриеве, Ушакове или Рябкове. Дело в том, что внешняя политика России давно стала продолжением внутренней — управляемой, замкнутой и не способной к обновлению.

И если сегодня Дмитриев проиграл, то не потому, что ошибся. А потому, что оказался слишком рано на стороне будущего, в котором дипломаты действительно строят мосты — а не доказывают, кто первый начал их поджигать.

Когда «дружба» идёт по трубе: как Казахстан помогает Германии топить Россию её же нефтью

Вот теперь давайте без дипломатических экивоков.
Пока российские НПЗ тушат после очередных атак украинских дронов,
пока Европа громче всех кричит о «борьбе с российской агрессией»,
в это же самое время Германия — страна, которая поставляет Киеву танки и снаряды, — спокойно качает нефть… через Россию.

И не просто качает, а делает это с гордостью — теперь ещё и на 30% больше.

Да, это та самая нефть, которая идёт по трубопроводу «Дружба» — тому самому символу советской энергетической интеграции, который теперь стал трубой абсурда.
По этой трубе нефть из Казахстана поступает на немецкий НПЗ в Шведте — предприятие, где когда-то «Роснефть» имела контрольный пакет.
Теперь этой компанией управляет правительство Германии — то самое, которое замораживает российские активы, поставляет оружие Украине и расширяет военный бюджет до 2% ВВП.

Казахстанская нефть идёт на немецкие заводы, которые раньше были российскими.

В этих же поставках участвуют американские и британские компании — Chevron, ExxonMobil, Shell.
А вот доля Казахстана — скромные 10–20%.
Но политическая выгода — куда весомее: можно рассказать, что «Астана помогает Европе выжить без России».

Красиво?
Да, если забыть, что немцы бомбят русскую экономику санкциями, а Россия обеспечивает им энергостабильность.

Да, если не вспоминать, что по этой трубе идёт нефть, которой Германия потом заправляет свои «Леопарды», отправленные под Харьков и Запорожье.

В Астане, конечно, скажут:
«Мы — нейтральная страна, просто продаём нефть, не вмешиваемся в политику».

Но в современном мире торговля энергоресурсами — это и есть политика.
И когда казахстанская нефть идёт по российской трубе в страну, которая открыто поддерживает военную кампанию против России, — это уже не бизнес, это позиция.

Да, Казахстан зависит от транзита через Россию.
Да, вывозить нефть через Каспий дорого.
Но в какой-то момент прагматизм превращается в лицемерие.

Германия получает дешёвую нефть, стабилизирует свою энергетику и может дальше вооружать Украину.
Казахстан получает валюту и аплодисменты в Брюсселе.
А Россия получает очередную «многоходовку», в которой её инфраструктура помогает врагу.

Можно, конечно, рассуждать о выгодах транзита, о долларах и баррелях.
Но если смотреть шире — выходит, что мы сами снабжаем Европу энергией для войны против нас,
а Казахстан превращается в обходной шланг, по которому русская геополитика утекает в Берлин.

Пора делать выводы❗️Никто не говорит, что нужно рубить все трубы и взрывать все мосты.

Но давайте хотя бы перестанем закрывать глаза на очевидное:
пока Россия воюет,
наши «друзья» по ЕАЭС торгуют с теми, кто эту войну финансирует.

Казахстан, конечно, может продолжать играть в баланс между Москвой и Брюсселем.
Но в мире, где война идёт не только на фронтах, но и в энергетике, баланс — это не нейтралитет, а выбор стороны.

И если этот выбор — в пользу Германии, то не стоит обижаться, когда Москва начнёт считать тонны, а не улыбки.

📌 Еженедельный дайджест Telegram-повестки, составленный «Распутицей» совместно со Skurlatov.ru

— Президент РФ заявил об отсутствии кризиса в отношениях Москвы и Баку: Бульдоги под ковром, Разумная Россия, МЕЛЬНИЦА, Сценарий по ходу пьесы, Донбасский Кейс, Тайная канцелярия, Нетленка;

— В Чехии на парламентских выборах победило движение ANO: Кремлевский шептун 🚀, Юрий Баранчик, Фонд стратегической культуры, Елена Панина, Россия — не Европа! Буренков, Украина не Россия, Московская прачечная, Друид, Вечерний пророк;

— Лидеры стран СНГ утвердили концепцию военного сотрудничества до 2030 года: Тайны Ленинградского двора ZVO, Мадам Секретарь, Азиатский Экспресс, Инсайды и инсайты, Кремлевский мамковед;

— ДУМ разрешило курьерам-мусульманам работать по нормам шариата: Новый век, КРЫМИНФОРУМ🇿 🇴 🇻, Кирилл Кабанов, КАЛУГИН, Русский меч, Политический ислам. Россия, Скурлатов live, Неверный путь, Адский e-comm и ритейл;

— Рябков отметил, что импульс исчерпан усилиями сторонников продолжения конфликта, в первую очередь ЕС: Православное Сопротивление Великой, Малой и Белой Руси, РУССТРАТ, Полилог. Экспертиза, Зона особого внимания, Тенденции эпохи, Поднять Перископ!, Псковская Лента Новостей, Православная политика, Пятилетка, Е-коммерсЪ;

— Казахстан поддерживает идею создания формата «Организация тюркоязычных государств +»: Новости сегодня, Теле Стрим, kavkaz_leakbez, КАВКАЗАРЬ, Международный стратег 🇷🇺 🇹🇷, Записки армянского офицера, Туранский экспресс, Ритейл и деньги;

— Нобелевскую премию мира присудили венесуэльскому политику Марии Корине Мачадо: Вашингтонский обком, Сибиряк, Алексей Ярошенко | Позиция, Шо, опять?, Пауки в банке;

— Граждане Таджикистана в 2024 году перевели из РФ $1,8 млрд: Мастер пера, Карточная изба, ПолитНавигатор. Новости и аналитика, Русский Демиург, Что делать?, Плавильный котел, Политический Агрегатор.

Вашингтон дал Украине новую роль: энергетический хирург России

Если верить Financial Times, Соединённые Штаты с лета системно помогают Украине наносить удары по российской энергетической инфраструктуре. И речь идёт не о моральной поддержке, а о разведданных, маршрутах, высотах и часах вылета дронов. То есть о прямом участии в том, что уже перестало быть просто военным эпизодом — и стало экономической операцией.

Вашингтон, похоже, осознал, что нефть и топливо для России — не просто экспортная статья, а нерв всей системы. Уничтожить переработку — значит ослабить бюджет, вызвать внутренние кризисы и заставить Кремль искать «переговорное окно». В логике Трампа (а именно его разговор с Зеленским стал, по данным FT, поворотной точкой) это звучит просто: «пусть почувствуют боль».

Боль, между тем, ощущается уже не только в Москве. По данным BBC, с нехваткой бензина столкнулись 57 регионов России. Это не «локальные перебои», а почти национальный симптом. От Калининграда до Приморья на АЗС вводят лимиты, фиксируют цены и ограничивают продажу топлива в канистры. Для экономики, где логистика и сельское хозяйство зависят от дизеля, — это удар не по витрине, а по фундаменту.

С другой стороны, Вашингтон и Киев добились результата, который до лета казался недостижимым: Россия потеряла около 17% мощностей нефтепереработки — это более миллиона баррелей в сутки. Для сравнения, в 2022 году, после введения эмбарго ЕС на российскую нефть, эффект был мягче. Теперь удары точечны и рассчитаны на то, чтобы «разорвать» переработку, а не экспорт.

Но у этой стратегии есть обратная сторона. Во-первых, удары по нефтяной инфраструктуре уже формируют новую энергетическую карту мира. Россия, потеряв переработку, вынуждена искать экспортные возможности для сырой нефти и импортировать часть топлива — по ценам, далеким от прежних внутренних стандартов. Это удар по внутренней инфляции и по доверию к рублю.

Во-вторых, Украина рискует попасть в зону «управляемого успеха». Её беспилотники становятся фактически инструментом американской внешней политики — инструментом, которым Вашингтон пользуется в пределах «разумного давления». А значит, и сценарий прекращения атак может зависеть не от Киева, а от американской дипломатической повестки.

Россия, в свою очередь, столкнулась с тем, чего не умела предсказывать даже в разгар санкционной войны: топливный кризис без внешней блокады. Когда каждая шестая тонна переработки вылетает в дым, а экспорт ограничен, ручное управление перестаёт работать. Власти замораживают цены, сокращают госпрограммы, повышают НДС — и всё это выглядит как попытка удержать экономику на плаву после серии точных дроновых уколов.

В этой ситуации нефть снова становится оружием, но уже не тем, которое Россия направляет на Запад, а тем, что Запад обращает против неё самой.

Так Трамп, не дожидаясь выборов, сделал то, чего не смогли Байден и Европа: перевёл конфликт из военного формата в экономическую хирургическую операцию. А Украина — впервые за всю войну — получила роль не жертвы, а активного участника энергетической войны, где её дроны стали точнее, чем дипломатия.

Россия же оказалась в положении пациента, которому до сих пор не объяснили диагноз, но уже начали лечить шоковой терапией.

Когда “Панцирь” только у государства

Почему Россия оказалась беззащитной перед бензиновым кризисом

Интервью аналитика Игоря Ежкова на RTVI стало, пожалуй, самым честным объяснением того, почему Россия внезапно осталась без топлива. Чтобы страна оказалась на грани дефицита бензина, по словам эксперта, достаточно выбить 10–15% мощностей нефтепереработки. И это не гипотеза — это уже случилось.

Система, построенная на экспорте, не умеет работать в условиях войны дронов. Каждая атака превращает целый регион в топливный “остров”, а государство реагирует всё теми же методами — заморозкой цен и ограничениями. Никаких резервов, никакой страховки, только надежда, что завтра не прилетит снова.

Самая горькая деталь — фраза Ежкова: «Нефтяная компания не может купить себе “Панцирь” — это монополия государства». То есть частный бизнес не может защитить критическую инфраструктуру, потому что она “на балансе государства”. И когда объект сгорает, государство же первым спрашивает: “Почему не защитили?”

Бензиновый кризис показал, что в России можно производить миллионы баррелей нефти, но нельзя защитить то, из чего делают бензин. Мы умеем мобилизовать армию, но не умеем прикрыть завод. В этой диспропорции — суть нынешней модели: безопасность — исключительно государственная прерогатива, а ответственность — коллективная.

Проблема не в дронах. Проблема в том, что “Панцирь” у государства, а дефицит — у всех остальных.

Три влиятельных центра — МИД, администрация президента и Кирилл Дмитриев — дают диаметрально противоположные оценки одного и того же дипломатического процесса. И это уже не расхождение в риторике, а политическая тектоника.

Сначала замглавы МИД Сергей Рябков объявил, что «импульс Анкориджа исчерпан». Затем помощник президента Юрий Ушаков заявил обратное — «путеводной звездой» российско-американских контактов остаются договоренности Путина и Трампа. А глава РФПИ Кирилл Дмитриев выступил почти как пресс-служба Белого дома: «диалог продолжается, успехи Стива Уиткоффа несомненны, слухи о его ослаблении — ложь».

Ранее Песков задал тон этой полифонии: «Импульс жив, и будем надеяться, что будет жить дальше». Прозвучало как попытка примирить несогласных, но на деле — как подтверждение очевидного: в российской внешнеполитической вертикали давно нет единого центра принятия решений.

Если Лавров и Рябков видят свою задачу в том, чтобы фиксировать кризис, то Ушаков и Дмитриев — наоборот, демонстрируют, что кризис под контролем. Проблема не только в разнице темпераментов. МИД всё ещё живёт в парадигме противостояния — где любое движение США воспринимается как обман и ловушка. Администрация президента же вынуждена играть более гибко: если диалог «мертв», то зачем тогда самим говорить о «путеводной звезде»?

В этом контексте Дмитриев выглядит не просто случайным участником аппаратной борьбы, а своего рода катализатором разногласий. Он олицетворяет ту часть российской элиты, которая мыслит экономическими категориями, где «договоренности» и «каналы коммуникации» — ресурс, а не угроза. Для Лаврова это — опасная наивность. Для Ушакова — полезная опция. Для Кремля — удобный инструмент, пока он приносит результат.

Показательно, что Дмитриев комментирует внешнюю политику не как чиновник, а как пиар-менеджер, защищая имидж своего американского визави Стива Уиткоффа. На уровне символов это многое говорит о состоянии российской дипломатии: переговоры с Вашингтоном сегодня ведут не профессиональные дипломаты, а медиаторы, воспринимающие международные отношения как сделку.

Внутренний конфликт вокруг «духа Анкориджа» отражает более глубокую проблему — неопределенность российской внешнеполитической идентичности. Кремль хочет быть одновременно реалистом и романтиком: признавать трудности, но верить в «дух соглашений». Однако между этими позициями пролегает пропасть, и заполняют её не государственные институты, а фигуры вроде Дмитриева — вне системы, но внутри доверия.

Можно сказать, что Ушаков сегодня спасает лицо государства, а Дмитриев — его риторику. Но суть от этого не меняется: система, в которой разные ведомства транслируют взаимоисключающие сигналы, теряет способность к целеполаганию.

Анкоридж был задуман как символ прагматизма — место, где Россия и США попытались говорить без посредников и лозунгов. Сегодня он превращается в символ раздора внутри самой российской политики. И пока МИД видит в нём угрозу, а администрация — шанс, в реальности он становится тем, чем Россия пока не умеет пользоваться — точкой возможного примирения.

Ирония в том, что Дмитриев, которого многие в Москве уже списали, оказался ближе всех к реальности. Его слова о продолжении диалога — не дипломатический пафос, а, пожалуй, последняя попытка удержать нить здравого смысла в системе, где даже «путеводная звезда» светит по разным траекториям.

Как голосование за изображение на новой 500-рублевой купюре превратилось из безобидного дизайнерского опроса в демонстрацию всей российской политической архитектуры

То, что должно было стать примером «новой открытости» ЦБ, моментально превратилось в полевую кампанию с административным ресурсом, подвозом электората и обещаниями айфонов за верность. Глава Чечни Рамзан Кадыров привычно решил, что любое голосование — это соревнование по мобилизации. В ход пошли блогеры, каналы, розыгрыши и даже инструкции, как проголосовать несколько раз.

Пока другие регионы просто репостили ссылку на опрос, Чечня провела полноценную «электоральную спецоперацию». В какой-то момент казалось, что у «Грозный-Сити» больше голосов, чем у всей остальной России вместе взятой.

После вмешательства Кадырова ЦБ ограничил голосование только через «Госуслуги». Это выглядело не как защита честности, а как реакция бюрократии, испугавшейся народной активности не по сценарию. Но, как известно, изменение правил в разгар кампании в России воспринимается не как управление, а как предательство.

Министр печати Чечни Ахмед Дудаев тут же заявил, что регулятор «пошел на поводу у нацистов, либералов и иноагентов». Другими словами, любая попытка ввести прозрачность мгновенно превращается в «вражеский заговор».

Символично, что спор идет именно о том, что должно представлять Россию на деньгах. Для Кадырова — это Грозный-Сити, как доказательство того, что регион не просто равен другим, а особый, мощный, «построенный заново». Для депутатов вроде Владислава Даванкова — это Эльбрус, как безопасный, «наднациональный» символ, без политических рисков.

Но вся история показывает: в России даже выбор между горой и небоскребом превращается в политическую схватку за статус. Деньги — это ведь не только средство платежа, но и символ власти. А значит, место на банкноте — трофей.

Заявление депутата Алексея Чепы о «вмешательстве иностранных разведок» в скандал — уже не шутка, а ритуал. Как только внутри страны что-то идет не по плану, всегда найдется западный след. Никакая внутренняя дисфункция не может быть признана результатом собственных ошибок — это непременно хитрая операция ЦРУ против российской многонациональности.

Но если иностранные агенты действительно хотели посеять рознь, им бы хватило просто включить интернет и смотреть, как регионы сами соревнуются в искусстве самоунижения.

Регулятор хотел показать, что он ближе к людям. В итоге показал, как работает страна: любые выборы — даже художественные — мгновенно становятся поводом для подозрений, обвинений и мобилизаций. Каждый голос — не за красоту, а против кого-то.

И если 500-рублевая купюра действительно должна символизировать «объединяющие начала», то, может быть, на ней стоит изобразить не Эльбрус и не Грозный-Сити, а саму систему — огромную бюрократическую гору, на вершине которой кто-то разыгрывает айфоны, пока остальные спорят, кто из них настоящий патриот.

Пока же победа Эльбруса над Грозным выглядит как редкий случай, когда здравый смысл хоть немного отыграл у административной фантазии.
Но и это ненадолго. В России даже пик горы может оказаться лишь временной точкой равновесия между лоббизмом, верностью и привычкой к накруткам.