ПРОБЛЕМА В ЧЕЛОВЕКЕ ИЛИ...?
Очень много споров о том, имеет ли пострадавший человек особые права - в том числе право наносить вред, потому что он был в аду и чудом выжил? Или, наоборот, если отличительный маркер пострадавшего – наносить вред окружающим и себе, это не у него проблема, а это он сам - проблема?
Проблема в человеке? Или проблема – в чем-то еще?
Есть разные варианты ответов.
Модерн: эти ужасные люди с ПРЛ и НРЛ, фу таким быть. Десять признаков, как распознать абьюзера, пятнадцать способов его обезвредить, в предложении "Как взаимодействовать с человеком с ПРЛ" ошибка, первое слово должно быть "зачем". Травмированный в детстве – травмирован навсегда. Стиль привязанности формируется в первые годы жизни, если вам с этими годами не повезло, вы обречены плохо себя чувствовать и иметь проблемы с отношениями. Терапия может помочь, но это не точно. Проблема - в человеке, а как еще?
Постмодерн: все люди - это прежде всего люди, а ПРЛ и НРЛ - это конструкты, способ стигматизации, надо ещё посмотреть, кому выгодно их использовать. Человек не сводится к травматическому опыту, он – автор, а не жертва. Нет никакой отдельной проблемы с пострадавшими людьми; неблагоприятный опыт влияет, только если человек о нем помнит как о стигме, а так - нет. Проблема - вне человека: обычно – в обозначении, часто – в опыте, но никогда – не в человеке.
Но кто я тогда, если у меня есть опыт, для которого я - не автор и которого лучше бы не было – и если я не хочу об этом забывать?
Метамодерн: ведь правда достаточно хуево жить, когда ты не видишь своих и чужих границ, или видишь любое взаимодействие как игру с нулевой суммой, или видишь только свои интересы и не видишь чужие, или не можешь сделать всерьез-и-надолго-выбор - и быть близким такого человека тоже такое себе
Все эти ограничения очень реальны
Они не менее реальны, чем врождённые
Есть люди, которые находят выход в том, чтобы обозначать их как нейроотличия - хотя это очень давно принятые решения
Я не являюсь проблемой - но проблема является частью меня
Я не участвую в войне - война участвует во мне
Эти решения кажутся частью человека, потому что так было всегда - на самом деле не всегда, но очень, очень долго.
Когда решение "ноги есть - надо бегать, и я бегу, и мы все бежим" отлито в камне, и ты сука как проклятый медный всадник (хотя вообще больше конь), и я горю, мы все горим, мы в аду, мама
Или когда в камне отлито знание "я-один, никаких других нет и быть не может", одновременно как постапокалипсис и как метро: жопу поднял - место потерял
*Знание, которое было бы горьким для любого, кто смотрит на это со стороны, но не для того, кто в этим живёт: всем насрать и даже хуже, чем насрать, ты - пища и ресурс, а иначе зачем ты нужен
Или когда увековечено одинокое «больше никаких выборов, никаких отношений, никаких серьезных проектов» - я боюсь представить себе те условия, в которых решение не связывать себя ни с кем и ни с чем было бы действительно свободным, а не вынужденным
Это на самом деле тяжело и плохо – быть девочкой из анекдота "нет ручек-нет конфетки"
Нет никакой надежды, и это точно не конструкт
Это - определенный опыт, причем очень реальный – настолько реальный, что теперь это - часть меня.
Получается, что и у меня - проблема, и я – проблема.
Пострадавший – я. И источник страдания – тоже я.
Моя внутренняя система опознает своих, собирая непризнанные части.
Это не значит, что все мои решения этичны. Это значит, что все мои решения – мои.
Я – их автор и исполнитель. Я принимаю решения и воплощаю их в жизнь.
И можно перечислять бонусы, которые приносит мне это признание: свобода выбора – теперь я решаю, нести или не нести дальше то, что произошло со мной; неодиночество – другие люди так же уязвимы, как и я; гуманизм – даже если я пострадал, я не хочу, чтобы страдали невинные; сожаление и печаль – за моим плечом незримо встает тот, кому не все равно, и я больше не падаю в реакции, которые со мной случаются.
Но (мне кажется) главное уже произошло – я являюсь целым.
Очень много споров о том, имеет ли пострадавший человек особые права - в том числе право наносить вред, потому что он был в аду и чудом выжил? Или, наоборот, если отличительный маркер пострадавшего – наносить вред окружающим и себе, это не у него проблема, а это он сам - проблема?
Проблема в человеке? Или проблема – в чем-то еще?
Есть разные варианты ответов.
Модерн: эти ужасные люди с ПРЛ и НРЛ, фу таким быть. Десять признаков, как распознать абьюзера, пятнадцать способов его обезвредить, в предложении "Как взаимодействовать с человеком с ПРЛ" ошибка, первое слово должно быть "зачем". Травмированный в детстве – травмирован навсегда. Стиль привязанности формируется в первые годы жизни, если вам с этими годами не повезло, вы обречены плохо себя чувствовать и иметь проблемы с отношениями. Терапия может помочь, но это не точно. Проблема - в человеке, а как еще?
Постмодерн: все люди - это прежде всего люди, а ПРЛ и НРЛ - это конструкты, способ стигматизации, надо ещё посмотреть, кому выгодно их использовать. Человек не сводится к травматическому опыту, он – автор, а не жертва. Нет никакой отдельной проблемы с пострадавшими людьми; неблагоприятный опыт влияет, только если человек о нем помнит как о стигме, а так - нет. Проблема - вне человека: обычно – в обозначении, часто – в опыте, но никогда – не в человеке.
Но кто я тогда, если у меня есть опыт, для которого я - не автор и которого лучше бы не было – и если я не хочу об этом забывать?
Метамодерн: ведь правда достаточно хуево жить, когда ты не видишь своих и чужих границ, или видишь любое взаимодействие как игру с нулевой суммой, или видишь только свои интересы и не видишь чужие, или не можешь сделать всерьез-и-надолго-выбор - и быть близким такого человека тоже такое себе
Все эти ограничения очень реальны
Они не менее реальны, чем врождённые
Есть люди, которые находят выход в том, чтобы обозначать их как нейроотличия - хотя это очень давно принятые решения
Я не являюсь проблемой - но проблема является частью меня
Я не участвую в войне - война участвует во мне
Эти решения кажутся частью человека, потому что так было всегда - на самом деле не всегда, но очень, очень долго.
Когда решение "ноги есть - надо бегать, и я бегу, и мы все бежим" отлито в камне, и ты сука как проклятый медный всадник (хотя вообще больше конь), и я горю, мы все горим, мы в аду, мама
Или когда в камне отлито знание "я-один, никаких других нет и быть не может", одновременно как постапокалипсис и как метро: жопу поднял - место потерял
*Знание, которое было бы горьким для любого, кто смотрит на это со стороны, но не для того, кто в этим живёт: всем насрать и даже хуже, чем насрать, ты - пища и ресурс, а иначе зачем ты нужен
Или когда увековечено одинокое «больше никаких выборов, никаких отношений, никаких серьезных проектов» - я боюсь представить себе те условия, в которых решение не связывать себя ни с кем и ни с чем было бы действительно свободным, а не вынужденным
Это на самом деле тяжело и плохо – быть девочкой из анекдота "нет ручек-нет конфетки"
Нет никакой надежды, и это точно не конструкт
Это - определенный опыт, причем очень реальный – настолько реальный, что теперь это - часть меня.
Получается, что и у меня - проблема, и я – проблема.
Пострадавший – я. И источник страдания – тоже я.
Моя внутренняя система опознает своих, собирая непризнанные части.
Это не значит, что все мои решения этичны. Это значит, что все мои решения – мои.
Я – их автор и исполнитель. Я принимаю решения и воплощаю их в жизнь.
И можно перечислять бонусы, которые приносит мне это признание: свобода выбора – теперь я решаю, нести или не нести дальше то, что произошло со мной; неодиночество – другие люди так же уязвимы, как и я; гуманизм – даже если я пострадал, я не хочу, чтобы страдали невинные; сожаление и печаль – за моим плечом незримо встает тот, кому не все равно, и я больше не падаю в реакции, которые со мной случаются.
Но (мне кажется) главное уже произошло – я являюсь целым.
КАК СОБРАТЬ СЕБЯ В ЦЕЛОСТНОСТЬ
В комментариях к посту о проблеме при кПТСР был вопрос, как стать целым.
У меня был текст о том, как это происходит. Но если нужен конкретный пример, то ниже - рассказ о личном опыте психотерапевта Екатерины Сигитовой, который я немного сократила, чтобы уложиться в одно сообщение.
___
Много лет я считала, что имею большие проблемы с поддержанием внутренней целостности. Не до степени диссоциативной организации личности, конечно, но близко. Гораздо ближе, чем просто нормальная конфликтность человеческой природы. Внутри меня вместо единого нарратива почти всегда формируются противоположные полюса и состояния, независимо от темы. А потом я их усердно и не всегда успешно интегрирую, чтобы не раздирали.
Только позабочусь об одной потребности, как под ней внезапно бац! совершенно другая, исключающая первую, и вся затея оказывается ей во вред.
Только выйду из одного психического состояния в другое, вообще перестаю понимать, как это - быть в первом состоянии. Могу рационально помнить, но не подключается опыт и ощущения, пока снова туда не попаду.
И так далее.
Лоскутное одеяло, в котором некоторые лоскутки даже не сшиты между собой.
Много лет мои запросы к терапевтам были про то, как мне научиться целостности. Потому что я считала (справедливо), что это от травматического опыта и соответствующих защит. И надо, ну, чинить.
Пока не случился рак.
В то время как я лежала в больнице, проходила лечение, занималась бюрократией, получала разные новости и мнения о прогнозе, заново училась ходить, выздоравливала, снова болела - меня швыряло между внутренними полюсами с ещё более пугающей скоростью. Щёлк! Я в пучине отчаяния, страха, бессилия, черноты - задыхаюсь и тону. Щёлк! Я на суше, дышу, радуюсь, всех люблю, чувствую себя прекрасно и хорошо сплю...
Постепенно вынужденно освоилась и там и там. Стала узнавать окружающие очертания. Та часть, которая про черноту, страх и отчаяние, воспринималась как океан, глубоко под водой. Попав туда, я обычно ожидала конца. А та часть, которая про краски, воздух и радость - стала городом на берегу океана. Вернувшись в город, я торопилась захватить побольше жизни.
Всё это время мой психоаналитик продолжал героические попытки помочь с интеграцией полюсов и внутренней целостностью, пока я наотрез не отказалась, так как начала чувствовать, что при моих текущих данных эта задача небезопасна.
И вот тут-то началось интересное.
Чуда интеграции так и не произошло, но я обнаружила, что между городом и океаном есть узкая песчаная коса.
Она не черная и не цветная, она... никакая. Там ничего нет. По ней можно только гулять и смотреть по сторонам.
Слева - океан с его чернотой и безвоздушностью, в котором я могу оказаться в любой момент.
Справа - яркий шумный город, откуда я бы добровольно никогда не ушла, но приходится.
Это несоединяемые пространства. Можно ли одновременно и жить, и умирать? Кажется, что нет, противоположные векторы. Но я это, кажется, уже делаю - не потому что хочу, а как раз потому, что не могу такое соединить, приходится тупо тащить оба трека.
Жизнь и смерть существуют в нас одновременно, это не хорошо и не плохо. Это просто то, как устроен наш мир. К сожалению или к счастью, иногда мы это чувствуем слишком сильно.
Поэтому от раздирания происходящим и от сильных душевных мучений есть такой странный рецепт. Не нужно соединять несоединяемое. В некоторых контекстах и ситуациях целостность невозможна, и облегчение состоит в отказе от идеи об интеграции.
Я - это огнедышащий вулкан.
Я - это лава, текущая по склону горы и уничтожающая всё живое.
Я - это трава, погибающая под лавой.
Я - это склон горы, трескающийся от жара.
Я - это голубое небо над вулканом.
Я - это зелёная планета.
Я - это смерть.
Я - это жизнь.
... И именно отсутствие попытки "починить" этот двойной функционал помогает в момент очередного попадания в чёрный океан.
Это и есть мой ответ. Может быть, вам это поможет заземлиться и ощутить частичку моего внутреннего покоя.
People who think it cannot be done shouldn't interrupt those who are doing it.
В комментариях к посту о проблеме при кПТСР был вопрос, как стать целым.
У меня был текст о том, как это происходит. Но если нужен конкретный пример, то ниже - рассказ о личном опыте психотерапевта Екатерины Сигитовой, который я немного сократила, чтобы уложиться в одно сообщение.
___
Много лет я считала, что имею большие проблемы с поддержанием внутренней целостности. Не до степени диссоциативной организации личности, конечно, но близко. Гораздо ближе, чем просто нормальная конфликтность человеческой природы. Внутри меня вместо единого нарратива почти всегда формируются противоположные полюса и состояния, независимо от темы. А потом я их усердно и не всегда успешно интегрирую, чтобы не раздирали.
Только позабочусь об одной потребности, как под ней внезапно бац! совершенно другая, исключающая первую, и вся затея оказывается ей во вред.
Только выйду из одного психического состояния в другое, вообще перестаю понимать, как это - быть в первом состоянии. Могу рационально помнить, но не подключается опыт и ощущения, пока снова туда не попаду.
И так далее.
Лоскутное одеяло, в котором некоторые лоскутки даже не сшиты между собой.
Много лет мои запросы к терапевтам были про то, как мне научиться целостности. Потому что я считала (справедливо), что это от травматического опыта и соответствующих защит. И надо, ну, чинить.
Пока не случился рак.
В то время как я лежала в больнице, проходила лечение, занималась бюрократией, получала разные новости и мнения о прогнозе, заново училась ходить, выздоравливала, снова болела - меня швыряло между внутренними полюсами с ещё более пугающей скоростью. Щёлк! Я в пучине отчаяния, страха, бессилия, черноты - задыхаюсь и тону. Щёлк! Я на суше, дышу, радуюсь, всех люблю, чувствую себя прекрасно и хорошо сплю...
Постепенно вынужденно освоилась и там и там. Стала узнавать окружающие очертания. Та часть, которая про черноту, страх и отчаяние, воспринималась как океан, глубоко под водой. Попав туда, я обычно ожидала конца. А та часть, которая про краски, воздух и радость - стала городом на берегу океана. Вернувшись в город, я торопилась захватить побольше жизни.
Всё это время мой психоаналитик продолжал героические попытки помочь с интеграцией полюсов и внутренней целостностью, пока я наотрез не отказалась, так как начала чувствовать, что при моих текущих данных эта задача небезопасна.
И вот тут-то началось интересное.
Чуда интеграции так и не произошло, но я обнаружила, что между городом и океаном есть узкая песчаная коса.
Она не черная и не цветная, она... никакая. Там ничего нет. По ней можно только гулять и смотреть по сторонам.
Слева - океан с его чернотой и безвоздушностью, в котором я могу оказаться в любой момент.
Справа - яркий шумный город, откуда я бы добровольно никогда не ушла, но приходится.
Это несоединяемые пространства. Можно ли одновременно и жить, и умирать? Кажется, что нет, противоположные векторы. Но я это, кажется, уже делаю - не потому что хочу, а как раз потому, что не могу такое соединить, приходится тупо тащить оба трека.
Жизнь и смерть существуют в нас одновременно, это не хорошо и не плохо. Это просто то, как устроен наш мир. К сожалению или к счастью, иногда мы это чувствуем слишком сильно.
Поэтому от раздирания происходящим и от сильных душевных мучений есть такой странный рецепт. Не нужно соединять несоединяемое. В некоторых контекстах и ситуациях целостность невозможна, и облегчение состоит в отказе от идеи об интеграции.
Я - это огнедышащий вулкан.
Я - это лава, текущая по склону горы и уничтожающая всё живое.
Я - это трава, погибающая под лавой.
Я - это склон горы, трескающийся от жара.
Я - это голубое небо над вулканом.
Я - это зелёная планета.
Я - это смерть.
Я - это жизнь.
... И именно отсутствие попытки "починить" этот двойной функционал помогает в момент очередного попадания в чёрный океан.
Это и есть мой ответ. Может быть, вам это поможет заземлиться и ощутить частичку моего внутреннего покоя.
People who think it cannot be done shouldn't interrupt those who are doing it.
ПЕРВАЯ КНИГА О КПТСР, НАПИСАННАЯ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ
Книга о комплексной травме "Ну что с того, что я там был: путеводитель по кПТСР" напечатана и продается с доставкой по всему миру.
Заказать с доставкой везде, включая Европу, Азию, обе Америки, Австралию, Африку, Израиль, Россию и Беларусь, можно здесь: https://cptsd.life
(перечисляю, потому что по умолчанию люди думают, что книга продается только в России. Не только)
Пока - только бумажная версия.
Я обещала рассказать о названии и символике обложки.
Название мы все вместе придумывали здесь. В ходе мозгового штурма выделились три основные темы:
• тема невидимости страданий,
• тема жизни/смерти,
• описание ситуации для тех, кто не знает, что у них травма.
Финального варианта названия - не было. Был подзаголовок "путеводитель по комплексному посттравматическому стрессовому расстройству", который мне нравился.
В день после обсуждения я проснулась и поняла, что книга будет называться "Ну что с того, что я там был". Это название не было одним из вариантов, которые предложили в ходе штурма - но оно точно было связано с обсуждением. Это была сумма векторов всех пожеланий к тому, как должна называться книга.
"Ну что с того, что я там был" - цитата из стихотворения Юрия Левитанского - отражала и привычность тяжёлого опыта, и скепсис по отношению к своим переживаниям, и диссоциацию - дальше идёт "я был давно, я все забыл". "Я там был" сочеталось с идеей путеводителя о комплексной травме как о месте на карте. И само стихотворение, и клип на него на YouTube, в котором поисковик ищет и находит самого себя - характернейшим образом описывает кПТСР. "Я не участвую в войне - война участвует во мне".
Фан-факт о названии: предыдущий издатель, с которым мы вели переговоры о книге, название резко, категорически отверг: "Левитанский — точно нет, это слишком лирично, сбивает с толку, слишком сложные ассоциации для людей моложе 40 лет". Для меня это прозвучало как дискриминация людей младше сорока, причем из совершенно умозрительных посылок. По-моему, смысл фразы "Ну что с того, что я там был" в контексте кПТСР достаточно ясен, клип растиражирован в коубах с сотнями тысяч просмотров (раз и два), а если нужен источник, он легко гуглится. Я - против дискриминации людей младше 40 со стороны людей старше 40. Результат - вы видите.
Солнце на обложке - идея художника Ильи Викторова (diliago). Мои пожелания были: карта или компас. Илья предложил образ солнца с закрытыми руками, но смотрящими сквозь глазами, и прохождение квеста на карте: пунктирные линии - пути, исходящие из центра, подсказывают, как из сломанных элементов собирается целое: куб из кубиков, растущее растение, собранные часы, находится ключ к двери.
Фан-факт о российском издании. По закону, если в книге упомянуты иноагенты, это должно быть в ней явно написано. Поиск иноагентов в собственном 250-страничном тексте - сам по себе довольно выматывающая история: найти в тексте фамилию, гуглить по ней, написать список фамилий в издательство; вспомнить, что иноагентами могут быть не только люди, но и организации, ругнуться на тех, кто это придумал, дописать список; вспомнить, что иноагентами могут быть и интернет-порталы, посетовать на бесконечность итераций, написать в издательство ещё раз. Так вот, в поиске иноагентов я наткнулась на такую вот рецензию на книгу "Неудобное прошлое" Николая Эппле:
"я не смог найти точную информацию, но, кажется, судя по содержанию, автор должен быть признан иноагентом. На всякий случай *Признан иноагентом".
Эта формулировка: "кажется, судя по содержанию, на всякий случай: *Признан иноагентом" - привела меня в восторг. В ней было именно то, чего я хотела: описать всех иноагентов одной формулой, вынеся за скобки вынужденную бредовую работу. Формулой вроде "все российские авторы, организации и интернет-порталы, упомянутые в книге, признаны иностранными агентами либо могут быть признаны таковыми в будущем (на всякий случай)". В книге нет этой фразы, но красивое же решение?
Купить книгу на Озоне можно здесь.
Приятного чтения! ☀️
Книга о комплексной травме "Ну что с того, что я там был: путеводитель по кПТСР" напечатана и продается с доставкой по всему миру.
Заказать с доставкой везде, включая Европу, Азию, обе Америки, Австралию, Африку, Израиль, Россию и Беларусь, можно здесь: https://cptsd.life
(перечисляю, потому что по умолчанию люди думают, что книга продается только в России. Не только)
Пока - только бумажная версия.
Я обещала рассказать о названии и символике обложки.
Название мы все вместе придумывали здесь. В ходе мозгового штурма выделились три основные темы:
• тема невидимости страданий,
• тема жизни/смерти,
• описание ситуации для тех, кто не знает, что у них травма.
Финального варианта названия - не было. Был подзаголовок "путеводитель по комплексному посттравматическому стрессовому расстройству", который мне нравился.
В день после обсуждения я проснулась и поняла, что книга будет называться "Ну что с того, что я там был". Это название не было одним из вариантов, которые предложили в ходе штурма - но оно точно было связано с обсуждением. Это была сумма векторов всех пожеланий к тому, как должна называться книга.
"Ну что с того, что я там был" - цитата из стихотворения Юрия Левитанского - отражала и привычность тяжёлого опыта, и скепсис по отношению к своим переживаниям, и диссоциацию - дальше идёт "я был давно, я все забыл". "Я там был" сочеталось с идеей путеводителя о комплексной травме как о месте на карте. И само стихотворение, и клип на него на YouTube, в котором поисковик ищет и находит самого себя - характернейшим образом описывает кПТСР. "Я не участвую в войне - война участвует во мне".
Фан-факт о названии: предыдущий издатель, с которым мы вели переговоры о книге, название резко, категорически отверг: "Левитанский — точно нет, это слишком лирично, сбивает с толку, слишком сложные ассоциации для людей моложе 40 лет". Для меня это прозвучало как дискриминация людей младше сорока, причем из совершенно умозрительных посылок. По-моему, смысл фразы "Ну что с того, что я там был" в контексте кПТСР достаточно ясен, клип растиражирован в коубах с сотнями тысяч просмотров (раз и два), а если нужен источник, он легко гуглится. Я - против дискриминации людей младше 40 со стороны людей старше 40. Результат - вы видите.
Солнце на обложке - идея художника Ильи Викторова (diliago). Мои пожелания были: карта или компас. Илья предложил образ солнца с закрытыми руками, но смотрящими сквозь глазами, и прохождение квеста на карте: пунктирные линии - пути, исходящие из центра, подсказывают, как из сломанных элементов собирается целое: куб из кубиков, растущее растение, собранные часы, находится ключ к двери.
Фан-факт о российском издании. По закону, если в книге упомянуты иноагенты, это должно быть в ней явно написано. Поиск иноагентов в собственном 250-страничном тексте - сам по себе довольно выматывающая история: найти в тексте фамилию, гуглить по ней, написать список фамилий в издательство; вспомнить, что иноагентами могут быть не только люди, но и организации, ругнуться на тех, кто это придумал, дописать список; вспомнить, что иноагентами могут быть и интернет-порталы, посетовать на бесконечность итераций, написать в издательство ещё раз. Так вот, в поиске иноагентов я наткнулась на такую вот рецензию на книгу "Неудобное прошлое" Николая Эппле:
"я не смог найти точную информацию, но, кажется, судя по содержанию, автор должен быть признан иноагентом. На всякий случай *Признан иноагентом".
Эта формулировка: "кажется, судя по содержанию, на всякий случай: *Признан иноагентом" - привела меня в восторг. В ней было именно то, чего я хотела: описать всех иноагентов одной формулой, вынеся за скобки вынужденную бредовую работу. Формулой вроде "все российские авторы, организации и интернет-порталы, упомянутые в книге, признаны иностранными агентами либо могут быть признаны таковыми в будущем (на всякий случай)". В книге нет этой фразы, но красивое же решение?
Купить книгу на Озоне можно здесь.
Приятного чтения! ☀️
ВСЕ ПОНИМАЮ, НО НИЧЕГО НЕ МЕНЯЕТСЯ
На днях в чате канала мне дали ссылку на текст, в котором хорошо артикулирован взгляд на терапию "осознание лечит" и изумление, что, оказывается, не всегда: "клиент столько наосознавал, а внутренне никак не меняется". Когда клиент понимает себя лучше, чем когда-либо, горе оплакано, но как только новый триггер – все симптомы возвращаются, как будто терапия на них не влияет. И у терапевта есть ощущение, что терапия встала, несмотря на его старания – и есть соблазн напасть на клиента и назначить его виноватым за отсутствие прогресса.
Ну да.
В терапии наступает момент, когда я уже хорошо понимаю свои реакции и то, как они связаны с моим опытом, осознаю и переживаю всем собой, и много раз уже было сказано, что мать поступала не ок, отец поступал не ок – но есть одна проблема: раньше это продвигало, но сейчас почему-то - нет.
Потому что осознание и переживание - это необходимое, но не достаточное условие целостности.
Восстановление после травмы проходит три этапа (по Джудит Герман): безопасность, реконструкция и оплакивание, восстановление связей. И когда получилось вспомнить и отгоревать опыт – приходит время собрать себя в целое. И это делается уже не осознанием и не переживанием – это делается конкретными действиями, направленными на восстановление связей.
Отличие от всего, что было раньше – эти действия нужно делать вне терапии, причем много раз. Приходит время самостоятельной упорной клиентской работы. Это время, когда начинает сбоить принцип "клиент должен ходить, платить и говорить - и больше он ничего не должен". Уже не подходит "не надо готовиться к сессиям, все важное происходит в моменте". Нет. Важное происходит тогда, когда человек сам создает важное.
На этой стадии, если человек хочет выбраться - играет роль количество подходов. Одного часа в неделю просто мало, нужно прилагать усилия между сессиями. Иначе на стадии "все осознаю, все симптомы на месте" можно застрять пожизненно - и правда есть много таких людей.
И вот этот момент усилия часто ассоциируется с насилием: я же хожу на терапию, чего я ещё должен? И как объяснить человеку, чтобы это было информированием, а не привычным упреком: так устроено восстановление после травмы, руку после перелома нужно разрабатывать каждый день, и это ты будешь делать сам? Как донести "встань и иди, ты можешь" и не уронить безвозвратно в стыд и ненужное противостояние?
У терапевта в этой ситуации есть своя правда: я знаю, что на этой стадии работает количество вложенных усилий, конкретные действия клиента и количество подходов. Я вижу, что клиент эти подходы не делает, и терапия идёт вхолостую.
И если терапевт об этом не говорит, это использование клиента - потому что время идёт, деньги за терапию платятся, но задача восстановления не решается. И ещё бы она решалась. Ни один спортивный тренер не будет врать, что у вас будет результат от одного занятия в неделю. Ни один человек, который преподает языки, не скажет, что, занимаясь всего один час в неделю, через год вы будете свободно владеть языком.
С восстановлением после травмы – то же самое.
Есть соблазн остановиться: "да, это моя болевая точка, я это уже не проработаю" – но ведь цель не в том, чтобы перестать реагировать на триггер в принципе, это не нужно, восстановление – не в том, чтобы перестать чувствовать. Ты так же испытываешь боль в ответ на триггер, но испытывая боль, не бьешь в ответ – ни в каком смысле не бьешь, вербально тоже, потому что тебе это уже не нужно - и остаёшься в контакте, потому что это соответствует твоим ценностям. И это действие, выбор. Вот и вся проработка.
Внутренний источник связи не даётся извне и не приходит сам. Он прокачивается - попытка за попыткой.
Одно занятие в неделю с тренером будет работать, если к нему добавить еще два самостоятельных. Одно занятие языком с преподавателем будет работать, если вы найдете где-то еще часы. И, например, терапии раз в две недели может хватить, потому что я и так все время думаю о своих частях и своем взаимодействии с людьми – и иду в это взаимодействие так, как мне кажется важным.
(продолжение)
На днях в чате канала мне дали ссылку на текст, в котором хорошо артикулирован взгляд на терапию "осознание лечит" и изумление, что, оказывается, не всегда: "клиент столько наосознавал, а внутренне никак не меняется". Когда клиент понимает себя лучше, чем когда-либо, горе оплакано, но как только новый триггер – все симптомы возвращаются, как будто терапия на них не влияет. И у терапевта есть ощущение, что терапия встала, несмотря на его старания – и есть соблазн напасть на клиента и назначить его виноватым за отсутствие прогресса.
Ну да.
В терапии наступает момент, когда я уже хорошо понимаю свои реакции и то, как они связаны с моим опытом, осознаю и переживаю всем собой, и много раз уже было сказано, что мать поступала не ок, отец поступал не ок – но есть одна проблема: раньше это продвигало, но сейчас почему-то - нет.
Потому что осознание и переживание - это необходимое, но не достаточное условие целостности.
Восстановление после травмы проходит три этапа (по Джудит Герман): безопасность, реконструкция и оплакивание, восстановление связей. И когда получилось вспомнить и отгоревать опыт – приходит время собрать себя в целое. И это делается уже не осознанием и не переживанием – это делается конкретными действиями, направленными на восстановление связей.
Отличие от всего, что было раньше – эти действия нужно делать вне терапии, причем много раз. Приходит время самостоятельной упорной клиентской работы. Это время, когда начинает сбоить принцип "клиент должен ходить, платить и говорить - и больше он ничего не должен". Уже не подходит "не надо готовиться к сессиям, все важное происходит в моменте". Нет. Важное происходит тогда, когда человек сам создает важное.
На этой стадии, если человек хочет выбраться - играет роль количество подходов. Одного часа в неделю просто мало, нужно прилагать усилия между сессиями. Иначе на стадии "все осознаю, все симптомы на месте" можно застрять пожизненно - и правда есть много таких людей.
И вот этот момент усилия часто ассоциируется с насилием: я же хожу на терапию, чего я ещё должен? И как объяснить человеку, чтобы это было информированием, а не привычным упреком: так устроено восстановление после травмы, руку после перелома нужно разрабатывать каждый день, и это ты будешь делать сам? Как донести "встань и иди, ты можешь" и не уронить безвозвратно в стыд и ненужное противостояние?
У терапевта в этой ситуации есть своя правда: я знаю, что на этой стадии работает количество вложенных усилий, конкретные действия клиента и количество подходов. Я вижу, что клиент эти подходы не делает, и терапия идёт вхолостую.
И если терапевт об этом не говорит, это использование клиента - потому что время идёт, деньги за терапию платятся, но задача восстановления не решается. И ещё бы она решалась. Ни один спортивный тренер не будет врать, что у вас будет результат от одного занятия в неделю. Ни один человек, который преподает языки, не скажет, что, занимаясь всего один час в неделю, через год вы будете свободно владеть языком.
С восстановлением после травмы – то же самое.
Есть соблазн остановиться: "да, это моя болевая точка, я это уже не проработаю" – но ведь цель не в том, чтобы перестать реагировать на триггер в принципе, это не нужно, восстановление – не в том, чтобы перестать чувствовать. Ты так же испытываешь боль в ответ на триггер, но испытывая боль, не бьешь в ответ – ни в каком смысле не бьешь, вербально тоже, потому что тебе это уже не нужно - и остаёшься в контакте, потому что это соответствует твоим ценностям. И это действие, выбор. Вот и вся проработка.
Внутренний источник связи не даётся извне и не приходит сам. Он прокачивается - попытка за попыткой.
Одно занятие в неделю с тренером будет работать, если к нему добавить еще два самостоятельных. Одно занятие языком с преподавателем будет работать, если вы найдете где-то еще часы. И, например, терапии раз в две недели может хватить, потому что я и так все время думаю о своих частях и своем взаимодействии с людьми – и иду в это взаимодействие так, как мне кажется важным.
(продолжение)
(начало - здесь)
Мир - довольно всратое место, и триггеров в нем - вагон и маленькая тележка.
(настало время прописных истин)
Терапевт не будет тебя страховать на каждый триггер. Просто не сможет.
Придется самому (максимально триггерная фраза для людей с кПТСР – "это твоя работа" - я и так всю жизнь сам) - но это "сам" будет по-другому, чем тогда. Вообще по-другому.
Это - твой выбор. Твое решение. Твой выход.
И ты точно это сделаешь, просто потому, что больше некому, а тебе очень нужно это прямо сейчас.
Потерпев неудачу, ты скажешь себе: да, тут не вышло, но я здесь молодец и там молодец, а где не получается, я попробую ещё раз, и, может быть, у меня получится
Попав в больницу - много раз спросишь у себя, чего бы ты хотел - много раз выслушаешь ответ "уйти. сейчас. и быстро". Вздохнешь. Скажешь внутрь: вижу тебя. Слышу тебя. Ты хочешь уйти. Мы уйдем. Но не сейчас. Мы болеем. Мы пришли за помощью. Нам помогут. Хочешь есть? Хочешь пить? Хочешь в туалет? Если что, говори мне. Я буду тебя слушать и понимать. Я буду с тобой – и выйдя из больницы, ощутить, что не остался там, а спасся
В очередной раз ощутив, что тут тебе полностью нечем и незачем жить - вздохнешь и заорёшь внутрь: ты выживешь! Слышишь, ты выживешь!!! - а потом заплачешь - а потом у тебя откуда-то возьмутся силы
И ты выберешь доверять этому терапевту, хотя он не того пола, не того возраста, и вообще не то, о чем мечталось – или выберешь не доверять, потому что на это есть конкретные причины
Все это - ты сам
И ты сделаешь так много-много раз
Когда ты уже не ждёшь, что с тобой что-то произойдет, и это поможет - ты действуешь, потому что хорошо знаешь, что делать, а больше это сделать просто некому
И это и есть восстановление.
Мы бьемся, как мухи в стекло,
Мы попали в расколдованный круг;
Отчетливо пахнет плесенью.
Моя душа рвется на юг.
Сколько можно стоять в болоте,
Пугая друг друга волной?
Кто-то должен быть спеть эту песню,
И, похоже, что дело за мной
Мир - довольно всратое место, и триггеров в нем - вагон и маленькая тележка.
(настало время прописных истин)
Терапевт не будет тебя страховать на каждый триггер. Просто не сможет.
Придется самому (максимально триггерная фраза для людей с кПТСР – "это твоя работа" - я и так всю жизнь сам) - но это "сам" будет по-другому, чем тогда. Вообще по-другому.
Это - твой выбор. Твое решение. Твой выход.
И ты точно это сделаешь, просто потому, что больше некому, а тебе очень нужно это прямо сейчас.
Потерпев неудачу, ты скажешь себе: да, тут не вышло, но я здесь молодец и там молодец, а где не получается, я попробую ещё раз, и, может быть, у меня получится
Попав в больницу - много раз спросишь у себя, чего бы ты хотел - много раз выслушаешь ответ "уйти. сейчас. и быстро". Вздохнешь. Скажешь внутрь: вижу тебя. Слышу тебя. Ты хочешь уйти. Мы уйдем. Но не сейчас. Мы болеем. Мы пришли за помощью. Нам помогут. Хочешь есть? Хочешь пить? Хочешь в туалет? Если что, говори мне. Я буду тебя слушать и понимать. Я буду с тобой – и выйдя из больницы, ощутить, что не остался там, а спасся
В очередной раз ощутив, что тут тебе полностью нечем и незачем жить - вздохнешь и заорёшь внутрь: ты выживешь! Слышишь, ты выживешь!!! - а потом заплачешь - а потом у тебя откуда-то возьмутся силы
И ты выберешь доверять этому терапевту, хотя он не того пола, не того возраста, и вообще не то, о чем мечталось – или выберешь не доверять, потому что на это есть конкретные причины
Все это - ты сам
И ты сделаешь так много-много раз
Когда ты уже не ждёшь, что с тобой что-то произойдет, и это поможет - ты действуешь, потому что хорошо знаешь, что делать, а больше это сделать просто некому
И это и есть восстановление.
Мы бьемся, как мухи в стекло,
Мы попали в расколдованный круг;
Отчетливо пахнет плесенью.
Моя душа рвется на юг.
Сколько можно стоять в болоте,
Пугая друг друга волной?
Кто-то должен быть спеть эту песню,
И, похоже, что дело за мной
ВТОРАЯ СТАДИЯ ВОССТАНОВЛЕНИЯ: ДА БУДЕТ ЧУДО!
(Начало - здесь)
Я/мы – демон,и я/мы - дитё. Смысл перевоплощения то в демона, то в дите – получить лучший эмоциональный опыт.
Я даю своей пострадавшей части проявиться. Даю ей тело и даю право голоса. Я сливаюсь со своей пострадавшей частью, чтобы получить другой опыт. Опыт справедливости - что со мной так нельзя. Опыт заботы и поддержки. Опыт, что я ценен и важен. Опыт, что меня слушают. Опыт, что со мной играют. Опыт, что со мной считаются - а не ломают через колено в своих интересах или в угоду правилам. Опыт моей уместности.
Сумма корректирующего эмоционального опыта - ЧТОБЫ КО МНЕ ОТНЕСЛИСЬ НАКОНЕЦ ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ.
Это желание может толкать людей в повторение травмы – когда кто-то во мне знает, что другой опыт возможен, и идет за ним, чтобы переписать травматический сюжет – но, не умея переиграть ситуацию в свою пользу, заходит в цикл бесконечных повторений.
Травматический опыт ведёт себя как живое существо («девочка-привидение») и как будто стремится проявиться, чтобы вы с ним что-то сделали. Невозможность проявиться вызывает сильнейшее напряжение. При этом за ретравматизацией никто не ходит, все ходят за каким-то другим, нетравматическим выходом. Но получается "хотели как лучше, а получилось как всегда". Но хотели-то как лучше!
На то, чтобы переписать травматический сюжет, дать пострадавшей версии нас лучший эмоциональный опыт, направлена масса интервенций в разных направлениях терапии. Это и рескриптинг, и «Внутренний ребенок» в АСТ, об этом писали Хайнц Кохут и Марша Линехан, и, наверное, много кто ещё – все это на второй стадии работает, если установлен контакт с пострадавшей версией.
Но при чем тут реконструкция и оплакивание, которые предлагает Джудит Герман, если это сто лет назад описано Калшедом, и именно в метафоре демона и ребенка? При том, что реконструировать обстоятельства травмы и оплакивать себя-пострадавшего - это и есть другой опыт для всех расколотых травмой версий меня. Нет никакого смысла реконструировать обстоятельства травмы, если это не дает мне другой выход. Нет никакого смысла в экспозиции ради экспозиции и перепроживании ради перепроживания.
IFS в версии Ричарда Шварца – о том, чтобы разделиться со своими частями и выйти в метапозицию. Но когда у меня не только метапозиции, у меня и позиции-то нет - то выпихивать в метапозицию, "разделись с дитем и позаботься о нем" - будет насилием. Мне нужно сначала дать дитю проявиться - и это будет IFS в версии, например, Френка Андерсона или Мариэль Пастор. Я воплощаюсь в каждую из своих частей, чтобы дать им место. Это мой способ сказать разным версиям меня "Я тебя вижу".
Мы признаем защитника – и мы даем руку дитю. И наше признание и поддержка – это и будет то, что соединит эти части.
И метафора про много комнат с запертыми детьми очень имеет смысл. Травма – комплексная. Относительно какой-то части своего опыта вы вполне можете где-то перейти к действиям и быть на третьей стадии переживания травмы. А в каких-то комнатах вашего внутреннего мира могут еще быть запертые дети, которые ждут, что к ним кто-то придет.
В этом много надежды на чудо.
И чудеса случаются - с той же частотой, с которой встречается человечность
(Начало - здесь)
Я/мы – демон,и я/мы - дитё. Смысл перевоплощения то в демона, то в дите – получить лучший эмоциональный опыт.
Я даю своей пострадавшей части проявиться. Даю ей тело и даю право голоса. Я сливаюсь со своей пострадавшей частью, чтобы получить другой опыт. Опыт справедливости - что со мной так нельзя. Опыт заботы и поддержки. Опыт, что я ценен и важен. Опыт, что меня слушают. Опыт, что со мной играют. Опыт, что со мной считаются - а не ломают через колено в своих интересах или в угоду правилам. Опыт моей уместности.
Сумма корректирующего эмоционального опыта - ЧТОБЫ КО МНЕ ОТНЕСЛИСЬ НАКОНЕЦ ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ.
Это желание может толкать людей в повторение травмы – когда кто-то во мне знает, что другой опыт возможен, и идет за ним, чтобы переписать травматический сюжет – но, не умея переиграть ситуацию в свою пользу, заходит в цикл бесконечных повторений.
Травматический опыт ведёт себя как живое существо («девочка-привидение») и как будто стремится проявиться, чтобы вы с ним что-то сделали. Невозможность проявиться вызывает сильнейшее напряжение. При этом за ретравматизацией никто не ходит, все ходят за каким-то другим, нетравматическим выходом. Но получается "хотели как лучше, а получилось как всегда". Но хотели-то как лучше!
На то, чтобы переписать травматический сюжет, дать пострадавшей версии нас лучший эмоциональный опыт, направлена масса интервенций в разных направлениях терапии. Это и рескриптинг, и «Внутренний ребенок» в АСТ, об этом писали Хайнц Кохут и Марша Линехан, и, наверное, много кто ещё – все это на второй стадии работает, если установлен контакт с пострадавшей версией.
Но при чем тут реконструкция и оплакивание, которые предлагает Джудит Герман, если это сто лет назад описано Калшедом, и именно в метафоре демона и ребенка? При том, что реконструировать обстоятельства травмы и оплакивать себя-пострадавшего - это и есть другой опыт для всех расколотых травмой версий меня. Нет никакого смысла реконструировать обстоятельства травмы, если это не дает мне другой выход. Нет никакого смысла в экспозиции ради экспозиции и перепроживании ради перепроживания.
IFS в версии Ричарда Шварца – о том, чтобы разделиться со своими частями и выйти в метапозицию. Но когда у меня не только метапозиции, у меня и позиции-то нет - то выпихивать в метапозицию, "разделись с дитем и позаботься о нем" - будет насилием. Мне нужно сначала дать дитю проявиться - и это будет IFS в версии, например, Френка Андерсона или Мариэль Пастор. Я воплощаюсь в каждую из своих частей, чтобы дать им место. Это мой способ сказать разным версиям меня "Я тебя вижу".
Мы признаем защитника – и мы даем руку дитю. И наше признание и поддержка – это и будет то, что соединит эти части.
И метафора про много комнат с запертыми детьми очень имеет смысл. Травма – комплексная. Относительно какой-то части своего опыта вы вполне можете где-то перейти к действиям и быть на третьей стадии переживания травмы. А в каких-то комнатах вашего внутреннего мира могут еще быть запертые дети, которые ждут, что к ним кто-то придет.
В этом много надежды на чудо.
И чудеса случаются - с той же частотой, с которой встречается человечность
У меня сегодня - эфир в телеграм-канале Людмилы Петрановской на тему детских травм (и кПТСР как одного из видов детских травм):
https://www.group-telegram.com/lpetranovskaya
В 18.30 мск, запись будет.
Это - мой первый рассказ о комплексной травме для массовой аудитории.
Выступление для психологов о кПТСР, кому интересно - здесь:
https://youtu.be/Kdlsp67MdJI
https://www.group-telegram.com/lpetranovskaya
В 18.30 мск, запись будет.
Это - мой первый рассказ о комплексной травме для массовой аудитории.
Выступление для психологов о кПТСР, кому интересно - здесь:
https://youtu.be/Kdlsp67MdJI
ПОЧЕМУ Я НЕ МОГУ СЕБЯ ЗАСТАВИТЬ
Когда я написала, что насилие над собой не работает, в комментариях меня спросили: наши бабушки могли жить на силе воли через "не могу", почему я не могу заставить себя найти работу?
Потому что внутреннее насилие, как и внешнее, дает результат только на короткой дистанции. И как и внешнее, приводит к утрате доверия, только к себе. И в ответ на насилие внутренняя система развивает практики сопротивления - так же, как в ответ на внешнее насилие, которого нельзя избежать, люди отвечают разными способами саботажа и обмана.
Поэтому на длинной дистанции я бы действовала с помощью исследования ("почему я не хочу на эту работу, может быть, это "не хочу" сообщает мне что-то важное"), диалога ("понимаю, что сложно начать, когда давно не было работы, скажи, чем тебе можно помочь в этой ситуации", обращённое к себе) и убеждения ("может быть, я хотя бы схожу на это посмотреть, а если мне не понравится, я там не останусь").
Если ломать себя через колено, это всегда приводит к внутренней поляризации - когда все хорошее пытается одержать верх над всем плохим. Но когда "хорошие" намерения противостоят "плохим", то "плохие" в результате становятся только сильнее. Все, кто пытался, например, силой воли держать жесткую диету, об этом знают.
Об этом же - патологическое избегание требований, когда то, что "надо" сделать, просто вычеркивается из сознания. Сила действия равна силе противодействия: фиг ты меня заставишь, если я этого не хочу.
Об этом же - история Арнхильд Лаувенг ("Завтра я всегда бывала львом"), когда девочка-подросток из благополучной семьи, очень совестливая и старательная, стремясь заставить себя учиться, развила мощнейшего внутреннего критика, который начал ее буквально избивать - а ее часть, которая в ужасе стремилась сбежать из-под надзора, но которую никто не слушал, развила галлюцинации, чтобы докричаться о том, в каком кошмаре она находится, - и девочка ближайшие десять лет провела в психиатрической больнице.
Поляризация - ни в коем случае не фигня. Если действовать только через "я себя заставлю", через насилие - это приводит к поляризации, последующему откату и полному бессилию что-либо сделать.
А как же бабушки, они-то почему они могли через "надо"?
У бабушек и дедушек (если это люди 10х-30х годов рождения) "надо" шло через "иначе не выжить" (физически не выжить, слабые - умерли).
Враг был внешний. Это была угроза физического уничтожения. Бабушки боролись за себя.
Но если я борюсь с собой - я борюсь с внутренним врагом. Когда, например, государство борется с внутренними врагами, это приводит к изоляции - потому что все всех подозревают.
Когда я борюсь с собой, это усиливает внутренний раскол.
Неважно, назначаю ли я врагом свою уязвимость ("нельзя быть слабаком"), или, наоборот, свое недоверие людям ("нужно доверять, иначе у меня не будет близких отношений, а терапия вообще не пойдет"), свои переживания ("это невыносимо, как это убрать?"), "избегание" или "сопротивление". Даже если я обманчиво мягко предлагаю себе "отпустить негативные мысли вниз по течению" - с чего вдруг часть меня должна убраться куда-то там подальше?
Единственное исключение, когда помогают силовые методы - когда что-то во мне пытается меня уничтожить без всякой позитивной программы вообще - если я нахожу в себе отпечаток насилия, который однозначно ощущается чужим.
Во всех остальных случаях я бы предложила выслушивать все внутренние голоса: что мне хотят сообщить, когда говорят "не хочу", "не буду", "не верю", "как же больно". Спрашивать себя: чего я на самом деле хочу, почему мне это важно, и что я готов(а) сделать ради этого "важно".
Не бороться с собой. Быть на своей стороне.
Когда я написала, что насилие над собой не работает, в комментариях меня спросили: наши бабушки могли жить на силе воли через "не могу", почему я не могу заставить себя найти работу?
Потому что внутреннее насилие, как и внешнее, дает результат только на короткой дистанции. И как и внешнее, приводит к утрате доверия, только к себе. И в ответ на насилие внутренняя система развивает практики сопротивления - так же, как в ответ на внешнее насилие, которого нельзя избежать, люди отвечают разными способами саботажа и обмана.
Поэтому на длинной дистанции я бы действовала с помощью исследования ("почему я не хочу на эту работу, может быть, это "не хочу" сообщает мне что-то важное"), диалога ("понимаю, что сложно начать, когда давно не было работы, скажи, чем тебе можно помочь в этой ситуации", обращённое к себе) и убеждения ("может быть, я хотя бы схожу на это посмотреть, а если мне не понравится, я там не останусь").
Если ломать себя через колено, это всегда приводит к внутренней поляризации - когда все хорошее пытается одержать верх над всем плохим. Но когда "хорошие" намерения противостоят "плохим", то "плохие" в результате становятся только сильнее. Все, кто пытался, например, силой воли держать жесткую диету, об этом знают.
Об этом же - патологическое избегание требований, когда то, что "надо" сделать, просто вычеркивается из сознания. Сила действия равна силе противодействия: фиг ты меня заставишь, если я этого не хочу.
Об этом же - история Арнхильд Лаувенг ("Завтра я всегда бывала львом"), когда девочка-подросток из благополучной семьи, очень совестливая и старательная, стремясь заставить себя учиться, развила мощнейшего внутреннего критика, который начал ее буквально избивать - а ее часть, которая в ужасе стремилась сбежать из-под надзора, но которую никто не слушал, развила галлюцинации, чтобы докричаться о том, в каком кошмаре она находится, - и девочка ближайшие десять лет провела в психиатрической больнице.
Поляризация - ни в коем случае не фигня. Если действовать только через "я себя заставлю", через насилие - это приводит к поляризации, последующему откату и полному бессилию что-либо сделать.
А как же бабушки, они-то почему они могли через "надо"?
У бабушек и дедушек (если это люди 10х-30х годов рождения) "надо" шло через "иначе не выжить" (физически не выжить, слабые - умерли).
Враг был внешний. Это была угроза физического уничтожения. Бабушки боролись за себя.
Но если я борюсь с собой - я борюсь с внутренним врагом. Когда, например, государство борется с внутренними врагами, это приводит к изоляции - потому что все всех подозревают.
Когда я борюсь с собой, это усиливает внутренний раскол.
Неважно, назначаю ли я врагом свою уязвимость ("нельзя быть слабаком"), или, наоборот, свое недоверие людям ("нужно доверять, иначе у меня не будет близких отношений, а терапия вообще не пойдет"), свои переживания ("это невыносимо, как это убрать?"), "избегание" или "сопротивление". Даже если я обманчиво мягко предлагаю себе "отпустить негативные мысли вниз по течению" - с чего вдруг часть меня должна убраться куда-то там подальше?
Единственное исключение, когда помогают силовые методы - когда что-то во мне пытается меня уничтожить без всякой позитивной программы вообще - если я нахожу в себе отпечаток насилия, который однозначно ощущается чужим.
Во всех остальных случаях я бы предложила выслушивать все внутренние голоса: что мне хотят сообщить, когда говорят "не хочу", "не буду", "не верю", "как же больно". Спрашивать себя: чего я на самом деле хочу, почему мне это важно, и что я готов(а) сделать ради этого "важно".
Не бороться с собой. Быть на своей стороне.
КОГДА КПТСР ПОХОЖЕ НА РАС
Когда я говорю о симптомах кПТСР, иногда я слышу – но ведь то же самое может быть при РАС? Ощущение своей инаковости, трудности в общении и отношениях, постоянная тревога. Это ведь неспецифические критерии?
Да. Дело в том, что структурная диссоциация – раскол между частями личности, который все эти симптомы порождает – есть быть не только при КПТСР, но и при РАС, и вообще при личностных расстройствах. Вот видео, в котором человек с аутизмом рассказывает, как благодаря психотерапии у него получилось решить проблему с ПИТ, которое негласно считается проявлением РАС, когда фактически это внутреннее противостояние между частями.
У каждого из нас есть внутренняя система. Мы одни – с коллегами по работе, другие – с детьми и третьи – в романтических отношениях. Мы все можем сказать о себе «часть меня устала и хочет все бросить – но часть понимает, что нужно довести дело до конца».
При РАС внутренняя система исходно более независима – за счет врожденной меньшей чувствительности к социальным стимулам. И она менее интегрирована – человеку, которому сложнее почувствовать общее с другими людьми, сложнее и интегрироваться самому. И с этим может быть связано и внутреннее страдание («какой-то части меня очень одиноко»), и безразличие к людям («опять эти нелепые телодвижения»), и сложности регуляции («мне сложно себя заставить»).
(Важно: обычные люди обычно не заставляют себя что-то делать с помощью насилия. У них работает «сказали, надо убраться, значит, убираюсь» - а у независимой внутренней системы на этом месте возникает вопрос «что значит «надо»?», потому что нет ощущения связи с людьми и с их «надо»).
Тревога, дереализация/деперсонализация, моторная неловкость могут быть при РАС – потому что все это просто отражает внутреннюю рассогласованность. И многие люди с кПТСР набирают высокие баллы по шкалам маскинга.
Чем тогда РАС отличается от кПТСР?
В переживаниях, которые связаны с травмой, есть сюжет. В отличие от мелтдауна, во флешбэке вспышка негативных переживаний сопровождается чувством "со мной это уже когда-то было" - звучит внутреннее узнавание. Вспоминая прошлое, можно вспомнить: я не всегда настороженно относилась (относился) к людям. У меня не всегда была моторная неловкость и чувство отдельности от моего тела, и не всегда - повышенная чувствительность к звукам и свету. Симптом не стабилен во времени, он меняется, есть развитие сюжета – значит, это не врожденная история. Аутичное, наоборот - "так всегда было, не представляю ничего другого".
Но при ранней травме может быть ощущение «всегда так было», и внутреннее узнавание можно звучать нечётко. И тогда сложно диагностировать, РАС это или не РАС. Но если исследовать свои переживания, можно обнаружить, что, оказывается, теперь мне знакомо включенности в мир, которого раньше вообще не было, и, видимо, безразличие к людям – это не моя врожденная история. Можно обнаружить, что мне знакома и боль, которая говорит «не забывай о том, что было с тобой» – мне слишком знакома эта боль, просто она была хорошо спрятана под неуязвимостью. И если попробовать выяснить, в каких обстоятельствах появилось ощущение своего отличия, сенсорные особенности или ощущение отделенности от людей – то этот рассказ будет даже слишком ярким, и это будет говорить о травматическом опыте – в то время как при РАС никакой опыт не вспомнится.
Может быть и комбо - например, родился более независимый ребенок, и в результате ранней травматизации он отстранился и поставил стену между собой и близкими - и благодаря независимости ему было проще это сделать, чем другим. То есть, травма усугубила независимость до полной автономии.
Может быть по-разному.
Важно, что при РАС с первым уровнем поддержки или РАС, при котором не нужна поддержка, человек имеет довольно широкие возможности управлять своей жизнью – как это делал человек, у которого ПИТ был основной проблемой.
Диагноз не лишает человека выбора полностью и не определяет личность. Поэтому, если говорить про помощь – я бы искала помощь не с диагнозом вообще, а с конкретными проблемами.
Когда я говорю о симптомах кПТСР, иногда я слышу – но ведь то же самое может быть при РАС? Ощущение своей инаковости, трудности в общении и отношениях, постоянная тревога. Это ведь неспецифические критерии?
Да. Дело в том, что структурная диссоциация – раскол между частями личности, который все эти симптомы порождает – есть быть не только при КПТСР, но и при РАС, и вообще при личностных расстройствах. Вот видео, в котором человек с аутизмом рассказывает, как благодаря психотерапии у него получилось решить проблему с ПИТ, которое негласно считается проявлением РАС, когда фактически это внутреннее противостояние между частями.
У каждого из нас есть внутренняя система. Мы одни – с коллегами по работе, другие – с детьми и третьи – в романтических отношениях. Мы все можем сказать о себе «часть меня устала и хочет все бросить – но часть понимает, что нужно довести дело до конца».
При РАС внутренняя система исходно более независима – за счет врожденной меньшей чувствительности к социальным стимулам. И она менее интегрирована – человеку, которому сложнее почувствовать общее с другими людьми, сложнее и интегрироваться самому. И с этим может быть связано и внутреннее страдание («какой-то части меня очень одиноко»), и безразличие к людям («опять эти нелепые телодвижения»), и сложности регуляции («мне сложно себя заставить»).
(Важно: обычные люди обычно не заставляют себя что-то делать с помощью насилия. У них работает «сказали, надо убраться, значит, убираюсь» - а у независимой внутренней системы на этом месте возникает вопрос «что значит «надо»?», потому что нет ощущения связи с людьми и с их «надо»).
Тревога, дереализация/деперсонализация, моторная неловкость могут быть при РАС – потому что все это просто отражает внутреннюю рассогласованность. И многие люди с кПТСР набирают высокие баллы по шкалам маскинга.
Чем тогда РАС отличается от кПТСР?
В переживаниях, которые связаны с травмой, есть сюжет. В отличие от мелтдауна, во флешбэке вспышка негативных переживаний сопровождается чувством "со мной это уже когда-то было" - звучит внутреннее узнавание. Вспоминая прошлое, можно вспомнить: я не всегда настороженно относилась (относился) к людям. У меня не всегда была моторная неловкость и чувство отдельности от моего тела, и не всегда - повышенная чувствительность к звукам и свету. Симптом не стабилен во времени, он меняется, есть развитие сюжета – значит, это не врожденная история. Аутичное, наоборот - "так всегда было, не представляю ничего другого".
Но при ранней травме может быть ощущение «всегда так было», и внутреннее узнавание можно звучать нечётко. И тогда сложно диагностировать, РАС это или не РАС. Но если исследовать свои переживания, можно обнаружить, что, оказывается, теперь мне знакомо включенности в мир, которого раньше вообще не было, и, видимо, безразличие к людям – это не моя врожденная история. Можно обнаружить, что мне знакома и боль, которая говорит «не забывай о том, что было с тобой» – мне слишком знакома эта боль, просто она была хорошо спрятана под неуязвимостью. И если попробовать выяснить, в каких обстоятельствах появилось ощущение своего отличия, сенсорные особенности или ощущение отделенности от людей – то этот рассказ будет даже слишком ярким, и это будет говорить о травматическом опыте – в то время как при РАС никакой опыт не вспомнится.
Может быть и комбо - например, родился более независимый ребенок, и в результате ранней травматизации он отстранился и поставил стену между собой и близкими - и благодаря независимости ему было проще это сделать, чем другим. То есть, травма усугубила независимость до полной автономии.
Может быть по-разному.
Важно, что при РАС с первым уровнем поддержки или РАС, при котором не нужна поддержка, человек имеет довольно широкие возможности управлять своей жизнью – как это делал человек, у которого ПИТ был основной проблемой.
Диагноз не лишает человека выбора полностью и не определяет личность. Поэтому, если говорить про помощь – я бы искала помощь не с диагнозом вообще, а с конкретными проблемами.
ЧТО ПОСМОТРЕТЬ НА МАЙСКИХ:
ВИДЕО О ВОССТАНОВЛЕНИИ ПОСЛЕ КПТСР
Я давно хотела рассказать, как идёт восстановление при КПТСР - чтобы человеку, который работает над последствиями травмы, было понятно, чего ждать от себя и от терапии.
Вместе с Юлией Литвиновой (Psychology Lab) мы записали видео о том, как помочь себе восстановиться после комплексной травмы.
Говорим о восстановлении в метафоре живого кораблика⛵️, взяв за основу стадии восстановления по Джудит Герман.
1. Безопасность - заткнуть большую часть пробоин, чтобы по крайней мере держаться на плаву. Простые поведенческие рекомендации: как понять свое состояние и как не наломать дров. Пока никакой проработки, задача - перестать тонуть.
2. Признание и оплакивание - осознать себя живым и осознать, что с тобой было. Собрать внутреннюю команду и, будучи живым, затянуть пробоины.
Человеческим языком: признать тяжёлый опыт, осознать, что так было нельзя ни с кем, и признать связанные с травматическим опытом части - не только пострадавшие, но и защитные, включая злость, недоверие, вину, нежелание в принципе в эту сторону смотреть и т.п.
3. Восстановление связей - понять, куда, в каком составе и ради чего ты плывешь, и держать это направление. Если на пути возникнут препятствия, действовать слаженно, в интересах всех частей, не теряя курс. Поддерживать связь с другими кораблями.
Человеческим языком: осознать, ради каких ценностей стоит продолжать жить, как и с кем это делать.
🎥 Смотреть на Youtube
🎥 Смотреть на Rutube
Приятного просмотра!
ВИДЕО О ВОССТАНОВЛЕНИИ ПОСЛЕ КПТСР
Я давно хотела рассказать, как идёт восстановление при КПТСР - чтобы человеку, который работает над последствиями травмы, было понятно, чего ждать от себя и от терапии.
Вместе с Юлией Литвиновой (Psychology Lab) мы записали видео о том, как помочь себе восстановиться после комплексной травмы.
Говорим о восстановлении в метафоре живого кораблика⛵️, взяв за основу стадии восстановления по Джудит Герман.
1. Безопасность - заткнуть большую часть пробоин, чтобы по крайней мере держаться на плаву. Простые поведенческие рекомендации: как понять свое состояние и как не наломать дров. Пока никакой проработки, задача - перестать тонуть.
2. Признание и оплакивание - осознать себя живым и осознать, что с тобой было. Собрать внутреннюю команду и, будучи живым, затянуть пробоины.
Человеческим языком: признать тяжёлый опыт, осознать, что так было нельзя ни с кем, и признать связанные с травматическим опытом части - не только пострадавшие, но и защитные, включая злость, недоверие, вину, нежелание в принципе в эту сторону смотреть и т.п.
3. Восстановление связей - понять, куда, в каком составе и ради чего ты плывешь, и держать это направление. Если на пути возникнут препятствия, действовать слаженно, в интересах всех частей, не теряя курс. Поддерживать связь с другими кораблями.
Человеческим языком: осознать, ради каких ценностей стоит продолжать жить, как и с кем это делать.
🎥 Смотреть на Youtube
🎥 Смотреть на Rutube
Приятного просмотра!
ВОССТАНОВЛЕНИЕ ПОСЛЕ ТРАВМЫ: КАК НЕ ОСТАНОВИТЬСЯ НА ОБВИНЕНИИ ОБИДЧИКОВ
В комментариях спрашивали, как не застрять в обвинении тех, кто нанес травму (совершенно не беспочвенном, но проблема в том, что не становится легче).
Действительно, бывает, что человек уже признал жестокость, уже горевал и плакал, а все равно не отпускает (и даже отомстить не помогает, подсказывают в комментариях). Сложная вторая стадия восстановления.
Если человек не может перестать обвинять обидчиков, хотя это не приносит облегчения - проблема не в обвинении. Не в том, что нужно простить и отпустить.
Дело в том, что не признан какой-то из внутренних голосов - тех, кто этому обвинению оппонирует. И парадоксальным образом то, что этот голос не признан, усиливает его влияние.
Например, обвинению может оппонировать голос, который говорит «это не может быть настолько плохо, я это себе придумал(а)». Естественно, обвинение будет резко возражать: вспомни, что было, мне лично мало не казалось. Эта полемика может выглядеть не как диалог, а как бесконечный гневный монолог, перечисление фактов насилия, которое ничего не дает – но за ним стоят безрезультатные попытки убедить себя: да, это правда было достаточно плохо, но мне и тогда никто не верил, и сейчас не верят.
Но как признать, что это было плохо, если я хочу быть в отношениях с этими людьми (или, как часто бывает при кПТСР, "меня что-то заставляет быть в отношениях")? В отношениях причем настолько мучительных, что другой человек бы сразу ушел – но именно мне как будто кто-то закрывает мне глаза, чтобы я не видел(а), как эти отношения отъедают от меня куски. Правда этого голоса – я имею полное право идти в отношения. Правда его оппонента – я имею право беречь себя: если отношения не складываются, я имею право возмутиться, чтобы изменить ситуацию; если это не поможет, я имею право уйти. Общая на двоих правда: отношения – это мое решение. Я могу их начинать, могу их прекращать, и я даже имею право ничего не решать, а просто постоять в точке «я это вижу/я это помню».
Голос, который говорит «и все же я хоть ненамного, но виноват(а)» - вопреки усилиям терапевта и сообщениям здравого смысла о том, что за насилие отвечает насильник. Я же мог(ла) влиять на ситуацию, мне же так хотелось, чтобы этого не случилось никогда, что значит «не в моих силах»? Правда этого голоса – не всемогущество: кому вообще нужно всемогущество, люди хотят конкретных практически применимых вещей. Его правда – это сила желания «этого не должно было случиться».
Голос чистого гуманизма - я пострадал(а) от одиночества и разрыва связей, и никто из живых существ больше не должен испытывать страдания, включая моих обидчиков, я приложу для этого все усилия - и я при этом не помню вообще, что это я же и пострадал(а), а помню только свой вывод: счастья для всех, и пусть никто не уйдет обиженным.
Разные варианты внутренней полемики, в которой один из участников либо скрыт от других, либо его правда обесценена, и он уже не знает, как достучаться.
Решение.
Давайте уже просто сядем и поговорим (хотя нет, это не будет просто).
Давайте сядем и поговорим – с теми, с кем мы уже знакомы, и с теми, кого мы пока не знаем, но кто явно влияет на нашу жизнь. Это будет сложно. Но по крайней мере мы попробуем услышать каждый из внутренних голосов.
Потому что за каждым из них стоит своя правда, своя боль и свое желание помочь.
И каждый из них – это и есть я.
В комментариях спрашивали, как не застрять в обвинении тех, кто нанес травму (совершенно не беспочвенном, но проблема в том, что не становится легче).
Действительно, бывает, что человек уже признал жестокость, уже горевал и плакал, а все равно не отпускает (и даже отомстить не помогает, подсказывают в комментариях). Сложная вторая стадия восстановления.
Если человек не может перестать обвинять обидчиков, хотя это не приносит облегчения - проблема не в обвинении. Не в том, что нужно простить и отпустить.
Дело в том, что не признан какой-то из внутренних голосов - тех, кто этому обвинению оппонирует. И парадоксальным образом то, что этот голос не признан, усиливает его влияние.
Например, обвинению может оппонировать голос, который говорит «это не может быть настолько плохо, я это себе придумал(а)». Естественно, обвинение будет резко возражать: вспомни, что было, мне лично мало не казалось. Эта полемика может выглядеть не как диалог, а как бесконечный гневный монолог, перечисление фактов насилия, которое ничего не дает – но за ним стоят безрезультатные попытки убедить себя: да, это правда было достаточно плохо, но мне и тогда никто не верил, и сейчас не верят.
Но как признать, что это было плохо, если я хочу быть в отношениях с этими людьми (или, как часто бывает при кПТСР, "меня что-то заставляет быть в отношениях")? В отношениях причем настолько мучительных, что другой человек бы сразу ушел – но именно мне как будто кто-то закрывает мне глаза, чтобы я не видел(а), как эти отношения отъедают от меня куски. Правда этого голоса – я имею полное право идти в отношения. Правда его оппонента – я имею право беречь себя: если отношения не складываются, я имею право возмутиться, чтобы изменить ситуацию; если это не поможет, я имею право уйти. Общая на двоих правда: отношения – это мое решение. Я могу их начинать, могу их прекращать, и я даже имею право ничего не решать, а просто постоять в точке «я это вижу/я это помню».
Голос, который говорит «и все же я хоть ненамного, но виноват(а)» - вопреки усилиям терапевта и сообщениям здравого смысла о том, что за насилие отвечает насильник. Я же мог(ла) влиять на ситуацию, мне же так хотелось, чтобы этого не случилось никогда, что значит «не в моих силах»? Правда этого голоса – не всемогущество: кому вообще нужно всемогущество, люди хотят конкретных практически применимых вещей. Его правда – это сила желания «этого не должно было случиться».
Голос чистого гуманизма - я пострадал(а) от одиночества и разрыва связей, и никто из живых существ больше не должен испытывать страдания, включая моих обидчиков, я приложу для этого все усилия - и я при этом не помню вообще, что это я же и пострадал(а), а помню только свой вывод: счастья для всех, и пусть никто не уйдет обиженным.
Разные варианты внутренней полемики, в которой один из участников либо скрыт от других, либо его правда обесценена, и он уже не знает, как достучаться.
Решение.
Давайте уже просто сядем и поговорим (хотя нет, это не будет просто).
Давайте сядем и поговорим – с теми, с кем мы уже знакомы, и с теми, кого мы пока не знаем, но кто явно влияет на нашу жизнь. Это будет сложно. Но по крайней мере мы попробуем услышать каждый из внутренних голосов.
Потому что за каждым из них стоит своя правда, своя боль и свое желание помочь.
И каждый из них – это и есть я.
ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО КПТСР: АУДИОВЕРСИЯ ГЛАВЫ И НОВОСТИ
(аудиоверсия главы "Нелегитимное горе" - здесь:💬 Телеграм-плеер)
Первый тираж "Ну что с того, что я там был: путеводитель по кПТСР" почти полностью продан (и российский, и европейский). Я допечатала ещё тысячу экземпляров.
На Озоне на книгу - больше 80 отзывов, резюмирую их:
- плюсы: это очень хорошая книга; от нее ощущение, что со мной наконец говорят по-человечески; там есть всё, чему нас учат про травму; я теперь знаю, какими словами называется то, что со мной произошло; она написана ясным образным языком; это очень хорошая проза; это настоящая книга, а не селф-хелп.
- минусы: упоминаются иноагенты, недостаточно нейтральная интонация, и это не селф-хелп.
Это - точно не селф-хелп. Хотя от специалиста, который пишет книгу о травме, ожидается именно он: простые поведенческие рекомендации, как от этого избавиться ("есть один верный метод: молитва и пост!").
Но специалист будет честным: всё, что можно сделать с помощью простых поведенческих рекомендаций - это частично стабилизировать состояние. Конкретные техники могут снизить остроту переживаний на пару баллов по десятибалльной шкале, это тоже важно - но это не приведет к восстановлению.
Поведенческие рекомендации в тексте есть - нельзя оставлять человека совсем без способов справляться. Но вообще это книга для тех, кто уже пробовал много способов себе помочь, и кому их оказалось недостаточно.
Книга - о том, что сейчас с нами происходит и что происходило в течение последних ста лет (и я точно не нейтральна по отношению к этим событиям). КПТСР - это не частная проблема человека, который такой вот хрупкий или у него детство не задалось. Это проблема мира, который вовсе не становится гуманнее - и в котором сложно, но возможно сохранять человечность.
Это не селф-хелп - но это работающий текст. Работающий на регуманизацию - на то, чтобы понять, что со мной происходит, отнестись к себе по-человечески и вернуть себе смысл.
Это не всем нужно - может быть, человек сейчас занят выживанием, решением проблем, и ему не до всех этих внутренних вещей. Но для тех, кому важно понять себя и понять, что происходит в результате травмы и какой в этом смысл - этот текст работает.
И чтобы не объяснять на пальцах, как он работает, я хочу показать фрагмент.
Ниже - аудиоверсия главы "Нелегитимное горе. Опыт, который приводит к кПТСР". (По звучанию получилось похоже на Лори Андерсон, которую я упоминала во введении). Читает Анна Фридман.
💬 Телеграм-плеер
🎵 Spotify
📹 Youtube
💸 Яндекс Музыка
Сайт книги, на котором ее можно заказать по обе стороны границы: https://cptsd.life/
(аудиоверсия главы "Нелегитимное горе" - здесь:
Первый тираж "Ну что с того, что я там был: путеводитель по кПТСР" почти полностью продан (и российский, и европейский). Я допечатала ещё тысячу экземпляров.
На Озоне на книгу - больше 80 отзывов, резюмирую их:
- плюсы: это очень хорошая книга; от нее ощущение, что со мной наконец говорят по-человечески; там есть всё, чему нас учат про травму; я теперь знаю, какими словами называется то, что со мной произошло; она написана ясным образным языком; это очень хорошая проза; это настоящая книга, а не селф-хелп.
- минусы: упоминаются иноагенты, недостаточно нейтральная интонация, и это не селф-хелп.
Это - точно не селф-хелп. Хотя от специалиста, который пишет книгу о травме, ожидается именно он: простые поведенческие рекомендации, как от этого избавиться ("есть один верный метод: молитва и пост!").
Но специалист будет честным: всё, что можно сделать с помощью простых поведенческих рекомендаций - это частично стабилизировать состояние. Конкретные техники могут снизить остроту переживаний на пару баллов по десятибалльной шкале, это тоже важно - но это не приведет к восстановлению.
Поведенческие рекомендации в тексте есть - нельзя оставлять человека совсем без способов справляться. Но вообще это книга для тех, кто уже пробовал много способов себе помочь, и кому их оказалось недостаточно.
Книга - о том, что сейчас с нами происходит и что происходило в течение последних ста лет (и я точно не нейтральна по отношению к этим событиям). КПТСР - это не частная проблема человека, который такой вот хрупкий или у него детство не задалось. Это проблема мира, который вовсе не становится гуманнее - и в котором сложно, но возможно сохранять человечность.
Это не селф-хелп - но это работающий текст. Работающий на регуманизацию - на то, чтобы понять, что со мной происходит, отнестись к себе по-человечески и вернуть себе смысл.
Это не всем нужно - может быть, человек сейчас занят выживанием, решением проблем, и ему не до всех этих внутренних вещей. Но для тех, кому важно понять себя и понять, что происходит в результате травмы и какой в этом смысл - этот текст работает.
И чтобы не объяснять на пальцах, как он работает, я хочу показать фрагмент.
Ниже - аудиоверсия главы "Нелегитимное горе. Опыт, который приводит к кПТСР". (По звучанию получилось похоже на Лори Андерсон, которую я упоминала во введении). Читает Анна Фридман.
Сайт книги, на котором ее можно заказать по обе стороны границы: https://cptsd.life/
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
ПРО (ГИПЕР)САМОДИАГНОСТИКУ ТРАВМЫ И НЕЙРООТЛИЧИЙ
В последние полгода я постоянно вижу статьи про абьюз конструкта травмы/нейроотличия/уязвимости/новой этики (например, здесь и здесь). Лейтмотив статей: люди используют самодиагностику травмы и нейроотличий, а также соответствующий язык, «который раньше был уместен только в кабинете врача»: РАС, БАР, (к)ПТСР, - для получения социальных выгод. Конкретно - для того, чтобы снять с себя ответственность за последствия своих действий, а также для того, чтобы показать свою исключительность и объединяться по этому принципу в сообщества («терапевтическая культура»). Ресентимент, фиксация на обвинении обидчика в своих бедах – зло. Травма влияет на жизнь человека только в той степени, в которой он идентифицирует себя как пострадавшего, а так - нет (один психотерапевт даже написал, что нет никакой особой проблемы с выросшими выпускниками детских домов, чем совершенно меня потряс). Концентрация на травме или нейроотличиях – это лишение себя субъектности, способности влиять на свою жизнь.
С одной стороны, да, это так. Реально существует – и всегда существовал - абьюз практик социальной справедливости везде, где люди используют эти практики. Но этот абьюз возник не с появлением «терапевтической культуры». Всегда были адвокации и самоадвокации: «да он пьяный был», «контуженный», «на обиженных богом не обижаются» - для снятия с человека ответственности. «Я на колчаковских фронтах ранен» и «во мне тетя родная проснулась, дура неисправимая» было написано задолго до того, как люди узнали о нейроотличиях и травмах – именно про абьюз этих практик.
Как только у общества появляется мало-мальский избыток ресурсов – появляются люди, которые хотят себе бесплатный ресурс. И наоборот, когда ресурс в дефиците, люди используют обесценивание или самообесценивание: «Ну что с того, что я там был», «українську націю не бере радіація» (поговорка жителей Припяти), «Решетников сказал, что ПТСР - у трех процентов воевавших», «как мы стали прорабатывать, что мама наорала».
А с другой стороны, когда я читаю тексты о том, что травма влияет на состояние человека только если человек уверен в этом влиянии, я каждый раз хочу спросить: коллеги, видите ли вы то, что вижу я? Рост употребления алкоголя и связанных с алкоголем смертей? Рост потребления антидепрессантов? Рост обращений к психиатрам? Нарушения сна, пищевого поведения, нарушения отношений, образа себя, аффекты, нападения на себя и окружающих «ни с чего»?
Знаете ли вы, что происходило с детьми с РАС до того, как появились способы их реабилитации? Знаете ли вы, что когда не было слов «РАС» или «травма», соответствующие проявления все равно были, и они документировались или самодокументировались: вот, например, цитата из Сартра, по поводу которой автор пишет: он же явно в спектре, в отличие от Камю, персонажи которого выступают больше в посттравматическом ключе. Всегда были нейроотличия, всегда были пострадавшие люди, и выжившие, и те, кто не выжил; всегда были попытки помощи и самопомощи, просто в эпоху до развитой медицины и психотерапии это называлось духовными практиками.
Коллеги, я вижу, вы концентрируетесь на том, что вам словами о себе рассказывают люди - но как вам то, что находится за пределами рассказа? Видите ли вы реальность фактов, а не слов, как вижу ее я? Если да, то как вам это?
И второй вопрос (первый был риторический, это невозможно не видеть): если видите – что предлагается делать всем этим людям со своими состояниями, если не начать с понимания, что со мной происходит?
Конкретно по фактам - что предлагается делать человеку, который не спит по ночам или спит, но видит кошмары? Который не ест или ест слишком много? У которого упорно не складываются отношения с людьми? Который ощущает свою испорченность и неуместность постоянно? Который не может дойти до врача, потому что там – непонятное и ужасное? С чего предлагается начать, если не с понимания: что со мной происходит?
В последние полгода я постоянно вижу статьи про абьюз конструкта травмы/нейроотличия/уязвимости/новой этики (например, здесь и здесь). Лейтмотив статей: люди используют самодиагностику травмы и нейроотличий, а также соответствующий язык, «который раньше был уместен только в кабинете врача»: РАС, БАР, (к)ПТСР, - для получения социальных выгод. Конкретно - для того, чтобы снять с себя ответственность за последствия своих действий, а также для того, чтобы показать свою исключительность и объединяться по этому принципу в сообщества («терапевтическая культура»). Ресентимент, фиксация на обвинении обидчика в своих бедах – зло. Травма влияет на жизнь человека только в той степени, в которой он идентифицирует себя как пострадавшего, а так - нет (один психотерапевт даже написал, что нет никакой особой проблемы с выросшими выпускниками детских домов, чем совершенно меня потряс). Концентрация на травме или нейроотличиях – это лишение себя субъектности, способности влиять на свою жизнь.
С одной стороны, да, это так. Реально существует – и всегда существовал - абьюз практик социальной справедливости везде, где люди используют эти практики. Но этот абьюз возник не с появлением «терапевтической культуры». Всегда были адвокации и самоадвокации: «да он пьяный был», «контуженный», «на обиженных богом не обижаются» - для снятия с человека ответственности. «Я на колчаковских фронтах ранен» и «во мне тетя родная проснулась, дура неисправимая» было написано задолго до того, как люди узнали о нейроотличиях и травмах – именно про абьюз этих практик.
Как только у общества появляется мало-мальский избыток ресурсов – появляются люди, которые хотят себе бесплатный ресурс. И наоборот, когда ресурс в дефиците, люди используют обесценивание или самообесценивание: «Ну что с того, что я там был», «українську націю не бере радіація» (поговорка жителей Припяти), «Решетников сказал, что ПТСР - у трех процентов воевавших», «как мы стали прорабатывать, что мама наорала».
А с другой стороны, когда я читаю тексты о том, что травма влияет на состояние человека только если человек уверен в этом влиянии, я каждый раз хочу спросить: коллеги, видите ли вы то, что вижу я? Рост употребления алкоголя и связанных с алкоголем смертей? Рост потребления антидепрессантов? Рост обращений к психиатрам? Нарушения сна, пищевого поведения, нарушения отношений, образа себя, аффекты, нападения на себя и окружающих «ни с чего»?
Знаете ли вы, что происходило с детьми с РАС до того, как появились способы их реабилитации? Знаете ли вы, что когда не было слов «РАС» или «травма», соответствующие проявления все равно были, и они документировались или самодокументировались: вот, например, цитата из Сартра, по поводу которой автор пишет: он же явно в спектре, в отличие от Камю, персонажи которого выступают больше в посттравматическом ключе. Всегда были нейроотличия, всегда были пострадавшие люди, и выжившие, и те, кто не выжил; всегда были попытки помощи и самопомощи, просто в эпоху до развитой медицины и психотерапии это называлось духовными практиками.
Коллеги, я вижу, вы концентрируетесь на том, что вам словами о себе рассказывают люди - но как вам то, что находится за пределами рассказа? Видите ли вы реальность фактов, а не слов, как вижу ее я? Если да, то как вам это?
И второй вопрос (первый был риторический, это невозможно не видеть): если видите – что предлагается делать всем этим людям со своими состояниями, если не начать с понимания, что со мной происходит?
Конкретно по фактам - что предлагается делать человеку, который не спит по ночам или спит, но видит кошмары? Который не ест или ест слишком много? У которого упорно не складываются отношения с людьми? Который ощущает свою испорченность и неуместность постоянно? Который не может дойти до врача, потому что там – непонятное и ужасное? С чего предлагается начать, если не с понимания: что со мной происходит?
Диагноз важен не сам по себе. Диагноз всегда для чего-то.
Он действительно может использоваться как стигма наоборот - чтобы собирать социальные бонусы: «у меня РАС, и я забиваю на интересы других людей, как Илон Маск». И если определять себя только как травмированного, причем тяжело и неизлечимо («ранняя травма не лечится») – да, это на самом деле лишает человека выбора, что ему делать со своей жизнью. Я как свидетель восстановления говорю: это нехорошо, не должно такого быть.
Но если мне важен выбор - то понимание, что со мной, даёт мне больше выбора - потому что человечество точно придумало способы что-то с этим делать. Даже если психотерапия и психиатрия еще не дошла – есть другие люди, которые через это прошли и что-то придумали. Есть мои собственные способы, как с этим быть. А если нет, я могу их изобрести.
В тот момент, когда я понимаю, что травма или мои особенности в какой-то степени определяют мои реакции - я понимаю, что они определяют меня не полностью. У меня появляется выбор, что делать со своей жизнью.
И этот выбор дает именно знание.
Он действительно может использоваться как стигма наоборот - чтобы собирать социальные бонусы: «у меня РАС, и я забиваю на интересы других людей, как Илон Маск». И если определять себя только как травмированного, причем тяжело и неизлечимо («ранняя травма не лечится») – да, это на самом деле лишает человека выбора, что ему делать со своей жизнью. Я как свидетель восстановления говорю: это нехорошо, не должно такого быть.
Но если мне важен выбор - то понимание, что со мной, даёт мне больше выбора - потому что человечество точно придумало способы что-то с этим делать. Даже если психотерапия и психиатрия еще не дошла – есть другие люди, которые через это прошли и что-то придумали. Есть мои собственные способы, как с этим быть. А если нет, я могу их изобрести.
В тот момент, когда я понимаю, что травма или мои особенности в какой-то степени определяют мои реакции - я понимаю, что они определяют меня не полностью. У меня появляется выбор, что делать со своей жизнью.
И этот выбор дает именно знание.