quaerit ex solo ea quae in conventu dixerat. dicit liberius atque audacius. eadem secreto ab aliis quaerit; reperit esse vera...

Его он стал расспрашивать наедине по поводу сказанного в собрании. Тот говорит откровеннее и смелее. О том же Цезарь спросил

с глазу на глаз

и у других и убедился в истине слов Лиска... (

пер. Покровского

)

Этого мало: нигде ни деревца нет, ни травинки,
И за ленивой зимой вновь наступает зима.
В схватке с моей судьбой, с холодами и стрелами в схватке
Здесь я вступил на порог вот уж четвертой зимы.
Плачу и плачу, пока мертвящее оцепененье
Грудь мою льдом не скует и не прервет моих слез.
(I.2.23-28, пер. Парина)

Хватит того, что я между льдами и стрелами скифов
Жить обречен (коли жизнь есть умирания род),
Что и войною грозит мне земля и стужею — небо,
Гетская ярость — копьем, градом — ненастье зимы,
Что прозябать мне в стране, и плодов и гроздей лишенной,
Где не найти уголка, чтобы спастись от врага.
(I.7.9-14, пер. Парина)

Когда я слушаю его, сердце у меня бьется гораздо сильнее, чем у беснующихся корибантов, а из глаз моих от его речей льются слезы... Он заставит меня признать, что при всех моих недостатках я пренебрегаю самим собою и занимаюсь делами афинян. Поэтому я нарочно не слушаю его и пускаюсь от него, как от сирен, наутек, иначе я до самой старости не отойду от него.

Алкивиаду необходимо осознать свои эмоции, понять природу внутреннего конфликта, научиться ценить себя, устанавливать здоровые границы и работать над принятием себя и преодолением страха изменений, которые несет близость с другим человеком.

В природе, любезный Витц, существует некая странная сила и активная причина, о чем я, в частности, заключаю потому, что, хотя в моем детстве науки о человеке и были изгнаны из наших школ, и не было ни книг, ни учителей, и никакого достоинства в подстегивании одаренного ученика — совсем наоборот: отвращение к ним было всеобщим, оно побуждало заниматься другими предметами — и, несмотря на это, некое вдохновение воспламеняло меня преданностью Музам, проистекавшей не из осуждения (ибо тогда я был слишком молод, чтобы судить), но из своего рода природного чувства.

Я питал ненависть ко всем известным мне врагам наук о человеке, а также любовь к тем, кто ими восхищался; я взирал на приобретших хотя бы малейшую репутацию в этой области и восхищался ими точно небожителями. О таком расположении я не жалею даже сейчас, в старости. Не то чтобы я осуждал интересы других людей, к которым не испытывал таких симпатий; однако я ясно вижу, сколь холодно, искалечено и слепо обучение, если его лишают покровительства Муз. В любом случае это постыдная глупость, с которой некоторые люди отвергают и презирают наиболее прекрасную область познаний...